Избранные рассказы

Затем она распечатала второе и вдруг изменилась в лице, опустила руки. Потом безмолвно передала письмо мне. Отец писал: «Дядя умер». Не хотелось верить в это. Я молча вышел из комнаты. Мне все время казалось, что вот-вот к нашему дому подъедет такси и из него вылезет дядя с мешком риса, ящиком апельсинов и облезлым чемоданом, полным мандаринов и лепешек… Уже неделя, как его нет в живых, а мы и не знали об этом. «Вспоминал ли я о нем эту неделю, — думал я, — и где был в тот день, когда он умер?» Мне не пришлось долго напрягать память. В тот день я ходил в кино. Показывали веселый фильм, и я вдоволь насмеялся.

Прошло еще две недели. Вернулся отец и рассказал, как умер дядя.

— Последнее время он очень страдал, но не подавал вида и не жаловался. Только был печален. Его можно было понять — он всю жизнь прожил для других, а когда пришла смерть, не было никого, кто мог бы облегчить его страдания. Но в этот день он чувствовал себя намного лучше. Пообедал, выкурил сигарету. Он так и не бросил курить. Потом сказал жене: «Не дашь ли нам чаю?» Когда она поставила перед ним чашку с чаем, он закашлялся. Из горла хлынула кровь, залила все вокруг. Я подбежал к нему, он вздрогнул и умер прямо у меня на руках.

Голос отца задрожал, и он прикрыл глаза рукой с зажатой в ней сигаретой. Никогда прежде я не видел, чтобы отец плакал.

Я отвернулся к окну. По лицу побежали слезы.

Прозрение

Все началось после получки, когда оказалось, что никому не уплатили денег сполна — у каждого хоть десять или двадцать туманов да вычли. Удержания случались и раньше, но прежде рабочие отшучивались: ладно, мол, невелики деньги, как говорится, нищий останется нищим, дашь ему кусок хлеба или отнимешь. Но сегодня хозяин явно перегнул палку.

В полдень гудок возвещал обеденный перерыв. А через полчаса — ни минутой позже — работа возобновлялась. За эти полчаса рабочие должны были ухитриться купить себе еду и поесть. Те, кто приносил съестное из дому, располагались вдоль забора на солнышке и, подкрепившись, успевали еще выкурить сигарету. Остальные же сломя голову бежали в ближайшие лавчонки. Завод стоял посреди пустыря, и торговые ряды находились в трех кварталах от него. Бежать до них четверть часа, не меньше. И обратно столько же. Да на покупки какое-то время надо. Словом, обед отнимал у рабочих, хоть они, давясь, проглатывали на ходу свои бутерброды, час. И хозяин отмечал каждому в табеле полчаса опоздания. Штрафы набегали день за днем и составляли изрядную сумму.

В тот день после окончания работы люди собрались на заводском дворе и, желая дать выход своей злобе, принялись поносить хозяина. Но скоро поняли: словами делу не поможешь, бранью денег не вернешь. Надо переходить к более решительным действиям — в этом все были единодушны. Но к каким? Рабочие судили-рядили, а время шло. Нетерпеливые торопили; да и кому не хотелось поскорее уйти? Женатые спешили домой, к семье, холостяки мечтали завернуть в кабак — гульнуть как следует. Ведь они целый месяц дожидались этого дня…

Наконец решение было принято: завтра всем собраться в большом цехе и не начинать работу до тех пор, пока хозяин не удовлетворит их требования.

— Подонком будет тот, кто завтра приступит к работе! — крикнул кто-то.

— Идет! — хором откликнулись все.

На следующий день рабочие собрались в большом цехе. Явился хозяин.

— Что это вы тут столпились? Почему не работаете?

— Хотим выяснить один вопрос! — ответили из толпы.

— Какой еще вопрос?

— Да вот — насчет штрафов…

— Опоздал — штраф! Опять опоздал — опять штраф! — был им ответ.

— Тогда откройте на заводе столовую!

— Еще чего! Здесь вам не кафе, а завод, — отрезал хозяин и зашагал к выходу.

— В таком случае мы останемся здесь! — крикнули ему вслед.

— Дело ваше! — отвечал хозяин не оборачиваясь.

* * *

Полное имя хозяина было Хаджи Самад Хошният[26] Техрани. Официально его именовали господин Хошният, друзья и знакомые называли просто Хаджи, рабочие — Хаджи-ага, а когда он ездил в деревню, крестьяне величали арбабом[27]. У Хаджи было три поместья и завод. Он-то и причинял хозяину неприятности.

Завод изготовлял автомобильные кузова. Когда в стране появились «бенцы» из ФРГ и английские двухэтажные автобусы, доходы пошли на убыль, и пришлось уволить половину рабочих. Хаджи решил продать завод, но подходящего покупателя не находилось. Он совсем уж было свернул производство, когда из Европы приехал его сын Джамшид Хошният, инженер. Сын посоветовал перейти на изготовление металлических дверей, столов и оконных рам — они как раз входили в моду и пользовались большим спросом.

Вскоре дела опять пошли в гору, снова набрали рабочих, расширили производство и стали выпускать еще и железные печки. Все бы хорошо, если бы что ни день не досаждали рабочие.