Избранные рассказы

Но сегодня он думал о Каве, и размышления эти не давали ему покоя. Да, он поступил подло, он виноват в том, что Каве арестовали. Где сейчас Каве? Что с ним?

Завтра Шапур должен загладить свою вину. Да и ребятам без него не обойтись. Ведь завтра их опять могут запугать, и они снова потянутся друг за другом в цех. Надо кому-то выйти и сказать: «Баста! Работать не будем!» И они поддержат вожака, не пойдут к станкам. И человеком, который сделает это, будет он, Шапур. Больше некому!

А что потом? Опять хозяин позвонит по телефону. Снова явится полковник. И на этот раз увезут его. А ребята небось, как сегодня, оплошают и выйдут на работу. Какая тогда польза от того, что его арестуют? Может быть, потом отыщется новый вожак, и вся история повторится сначала. Но есть ли в этом хоть какой-нибудь смысл? Нет, здесь явно что-то не так. В чем-то он ошибается. Но в чем? Додуматься он никак не мог.

Заснуть ему тоже не удалось. Он курил одну сигарету за другой и размышлял, пока не стало светать.

«Зачем, — думал он, — лезть на рожон? К чему, как говорится, здоровую голову обвязывать платком?..» Такой вывод он сделал для себя уже под утро, на исходе долгой бессонной ночи. Конечно, он понимал, что это самообман и, если трезво разобраться, он просто трусит. «Ну да, — говорил он себе, — я боюсь. Боюсь лишиться спокойной жизни, свободы, невесты… Кто мне докажет, что я не прав? Это ведь не пустяк!»

Всю жизнь он искал и наконец нашел то, что наполнит смыслом его пустое, никчемное существование. Для него весь мир заключался теперь в этой женщине. Утратить ее значило потерять все. И каким же надо было обладать мужеством, чтобы пойти на такую жертву! В глубине души он понимал, что верна пословица, говорящая, что невелика заслуга принести дар гробнице имама случайно пролитое лампадное масло. Но был не в силах поступить иначе. А может, причиной всему был даже не страх? Душевная апатия, нежелание ломать привычный ход жизни. Он не хотел поступиться ничем: ни хорошим обедом, ни спокойным сном, ни даже одной-единственной сигаретой. Его бросало в дрожь при мысли о том, что ему грозит каталажка и голод или по меньшей мере тюремная баланда. Там не будет ни одеяла, ни матраца, и спать придется на голом полу…

* * *

Когда на следующее утро Шапур пришел на завод, все были уже в сборе. Он запаздывал и был не в духе, понимая, что обманывает ожидания товарищей и — это ли не подлость? — сводит на нет все их усилия. Но побороть себя, подойти к ним и сказать: «Я с вами!» — не мог.

Опустив голову, он прошмыгнул в цех. Рабочие молча наблюдали за ним.

— Трусливый подонок! — крикнул кто-то ему вслед.

— Да будет вам! — послышался голос с другой стороны. — Дело-то наше гиблое! У всех семьи, дети! Зря только лезем в петлю!

— Никто вас не держит! Катитесь на все четыре стороны! — резко бросил в ответ кто-то из молодых.

— Ну и пойдем! Вас не спросим!..

— Проклятье на ваши головы!

П одошел инженер Хошният.

— Все бастуете?

— Пока не освободят Каве, мы работать не будем! Ладно уж, откажемся от столовой! Чудес ждать нечего!

— Черт побери! Опять нарываетесь на неприятности? Каве сам виноват. Нечего было упрямиться! А теперь мы с отцом уже ничем ему помочь не можем.

— О чем же вы думали, когда отдавали его в руки этого негодяя?

— Да мы-то тут при чем? Он сам себе вырыл яму… Ладно, я повидаюсь еще раз с господином полковником, поговорю. Может, смогу что-нибудь сделать. А столовую для вас обязательно построим.

Хошният говорил непривычно мягко, но в словах его не чувствовалось искренности. Что-то тут было нечисто…

— Пошли, ребята, бесполезное это дело! — крикнули в толпе. — Станем артачиться — только навредим Каве.

Рабочие нехотя разбрелись по местам. Тяжелым камнем оседала в их душах горечь поражения.

* * *

Каве объявился лишь через несколько месяцев. И увидел его только Акбар — он всегда уходил с завода последним: задерживался, чтобы помыться и привести себя в порядок. Рабочие считали это чудачеством и подшучивали над ним.

Сначала Акбар не узнал Каве, так тот похудел и осунулся. А узнав, настолько испугался, что смог лишь воскликнуть: «Каве!» И тотчас обнял его мозолистыми ручищами и поцеловал.

Акбар, хоть и был молод, в жизни всякого насмотрелся, и разжалобить его было не так-то просто. Но, глядя на Каве, он едва сдержал слезы. Куда подевался прежний Каве, давний его приятель?! Лицо все в пунцово-красных рубцах, словно его сперва искромсали ножом, а после зашили кое-как. Двигается с трудом, точно тяжелобольной.

— Ну как ты? Что делаешь? Когда тебя выпустили?

— Да недавно. Пока вот нигде не работаю, — отвечал Каве.

— Что?! — воскликнул Акбар. — Недавно?! А Джамшид-хан говорил, будто ты давно уже на свободе. Был, мол, отпущен через неделю после тех событий и устроился на работу где-то в другом месте. Он вроде сам помог тебе устроиться и из тюрьмы вызволил. Ах мерзавец! Но почему ты сразу не пришел к нам?

— Мне не разрешают появляться в этих краях… Но я соскучился по ребятам. Хотел попрощаться с ними. Собираюсь уезжать отсюда.

— Приходи завтра.