Читаем Избранные рассказы полностью

Я знал, что люди разбросаны между разными полюсами. На одном полюсе — моя мать, с непокрытой седой головой, с распущенными запыленными волосами и пыльной черной чадрой. А на другом — этот толстый коротышка полковник с гадкой красной физиономией, с затравленным, испуганным взглядом. Да, люди находятся между этими полюсами, но все-таки они ближе к моей матери.

<p>Мозаика Феридуна Тонкабони</p>

Из Ирана последних лет приходят скорбные вести. Снова страдают в застенках прогрессивно мыслящие общественные деятели, художники, писатели, поэты, ученые. Волна репрессий отбросила многих из них за рубеж, и они вновь, как в былые годы шахской деспотии, за свержение которой было пролито столько крови, томятся в эмиграции, анализируя уроки прошлого и пытаясь найти действенные пути, которые помогли бы их многострадальной родине обрести подлинную свободу и вывести ее на путь процветания и мира.

Феридун Тонкабони, чья новеллистика представлена в этой книге значительно полнее, чем в предыдущих изданиях его произведений на русском языке, как раз и принадлежит к тому довольно широкому кругу иранских писателей — патриотов и гуманистов, которые видели и видят свой человеческий и гражданский долг в том, чтобы всемерно способствовать утверждению идеалов социальной справедливости, равенства, братства и солидарности людей труда.

Детство и юность Феридуна Тонкабони пришлись на трудное и драматическое для его страны время. В 1937 году, когда родился будущий писатель, режим Реза-шаха Пехлеви упрочил свои позиции. В области внешней и внутренней политики правящие круги Ирана держали курс на союз с фашистской Германией. Только что прошли нашумевшие процессы по делу 53-х демократически настроенных общественных деятелей, среди которых было немало писателей, в том числе и такой ныне хорошо известный публицист и новеллист, как Бозорг Аляви. Гибнет в тюрьме признанный лидер и духовный вождь иранской передовой интеллигенции главный редактор единственного в своем роде общественно-политического теоретического и художественно-публицистического журнала «Донья» («Мир») доктор Таги Эрани. Остро переживают кризисные ситуации такие чуткие художники, как Садек Хедаят и Садек Чубак, Эхсан Табари, Абдулхоссейн Нушин… Общая картина развития персидской литературы кануна второй мировой войны складывается весьма драматически и далеко неоднозначно. Громко звучат лишь голоса представителей модернистской литературы, проникнутой мотивами политической индифферентности, пессимизма, неверия в возможности человека преобразовать свою жизнь, добиться лучшей доли. Однако стремление честных деятелей отечественной культуры сохранить преданность реализму, жизненной правде в искусстве, критическую его направленность в борьбе с произволом реакционного и деспотического шахского режима, с клерикализмом все-таки сказывается в произведениях таких писателей, как Хедаят, Чубак, Джамаль-заде, Саид Нафиси, в творчестве которых очень сильны были сатирические, обличительные мотивы. Но на их творчество в это время ограничивающе действуют два фактора: влияние феодально-патриархальных устоев, распадающихся под натиском и нажимом набирающей экономическое влияние и политическую власть буржуазии, с одной стороны, и с другой — растущая ориентация иранских нуворишей на американский образ жизни, несущий угрозу разложения и забвения многовековой духовной культуры народа, его богатейших классических традиций.

Выступивший в середине 60-х годов со своими первыми рассказами Феридун Тонкабони сразу же и совершенно определенно заявил о своей родословной, обнаружив органическую связь именно с этим, прогрессивным в данных условиях направлением литературы Ирана. Эта связь сказывалась не только в критическом пафосе его произведений, в их содержании, затронувшем глубинные пласты народной жизни, но и в прямом, непосредственном обращении к художественному и жизненному опыту своих предшественников: эпиграфы, взятые из произведений поэтов Сиявуша Кесрайи, М. Омида и А. Бамдада, цитирование важных узловых мыслей маститых писателей, посвящение тем или иным из них своих новелл, например памяти Джалала Ал-е Ахмада (1923–1969), или своим современникам, — все это явственные свидетельства духовной близости Тонкабони этим мастерам иранской литературы.

Какие же проблемы больше всего привлекают внимание Феридуна Тонкабони, волнуют его как гражданина и художника? Кто герои его рассказов, с кем из них он борется и кого защищает? Какие идеалы отстаивает своим искусством? В каком направлении развивается его талант? Вот вопросы, которые возникают при чтении произведений Ф. Тонкабони и на которые хотелось бы прежде всего ответить в этой короткой статье.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Любовь гика
Любовь гика

Эксцентричная, остросюжетная, странная и завораживающая история семьи «цирковых уродов». Строго 18+!Итак, знакомьтесь: семья Биневски.Родители – Ал и Лили, решившие поставить на своем потомстве фармакологический эксперимент.Их дети:Артуро – гениальный манипулятор с тюленьими ластами вместо конечностей, которого обожают и чуть ли не обожествляют его многочисленные фанаты.Электра и Ифигения – потрясающе красивые сиамские близнецы, прекрасно играющие на фортепиано.Олимпия – карлица-альбиноска, влюбленная в старшего брата (Артуро).И наконец, единственный в семье ребенок, чья странность не проявилась внешне: красивый золотоволосый Фортунато. Мальчик, за ангельской внешностью которого скрывается могущественный паранормальный дар.И этот дар может либо принести Биневски богатство и славу, либо их уничтожить…

Кэтрин Данн

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза