Избранные рассказы

Уснуть было непросто, но Мариано уснул, внезапно, едва только потушил окурок; окно осталось незакрытым, наверняка налетит мошкара, но тут же он погрузился в сон без сновидений, в полное небытие, из которого его в какой–то миг вывело ощущение невыразимого ужаса; пальцы Сульмы сдавили ему плечо, она дышала прерывисто. Почти не сознавая, что происходит, он уже вслушивался в ночь, в абсолютную тишину, размеченную цикадами. Спи, Сульма, ничего нет, тебе приснилось. Он пытался уговорить ее, заставить снова лечь, пусть спиною к нему; но она уже успела отдернуть руку и сидела, вся напрягшись и пристально глядя на закрытую дверь. Он встал в тот же миг, что и Сульма, но не смог помешать ей открыть дверь и вышел вместе с нею на лестницу, смутно подумывая, а не лучше ли надавать ей пощечин, силой увлечь в кровать, преодолеть наконец всю эту окаменелую отчужденность. Посреди лестницы Сульма остановилась, схватилась за перила. Знаешь, зачем здесь малышка? Голосом, который еще был весь во власти страшного сна. Малышка? Еще две ступеньки, уже почти на повороте к кухне. Сульма, прошу тебя. И надтреснутым голосом, почти фальцетом, она здесь, чтобы впустить его, говорю тебе, она его впустит. Сульма, не заставляй меня вести себя по–идиотски. И торжествующим голосом, тоном выше, гляди, да гляди же, если не веришь, кровать пуста, журнал на полу. Мариано оттолкнул Сульму назад, подскочил к выключателю. Малышка глядела на них, розовая пижамка выделялась на фоне двери, ведущей в гостиную, личико было сонное. Что ты делаешь, почему встала в такое время? — сказал Мариано, обматывая себе бедра кухонным полотенцем. Малышка глядела на обнаженную Сульму, то ли не проснувшись, то ли застыдившись; казалось, она больше всего хочет вернуться в постель и вот–вот заплачет. Я встала, чтобы сделать пи–пи, сказала она. И вышла в сад, когда мы тебе сказали, чтобы ты, когда захочется, поднялась наверх, в уборную. Малышка захныкала, руки забавно ерзали в кармашках пижамы. Ничего страшного, ложись, сказал Мариано, погладив ее по голове. Он укрыл ее, сунул под подушку журнал; малышка повернулась лицом к стене, положив палец в рот, словно чтобы утешиться. Пошли наверх, сказал Мариано, видишь, ничего не происходит, не стой тут как потерянная, Сульма сделала шаг к двери в гостиную, еще шаг, но Мариано преградил ей путь, ну хватит, какого дьявола. Но ты не замечаешь, она же открыла ему дверь, сказала Сульма все тем же чужим голосом. Прекрати глупости, Сульма. Пойди сам посмотри, права я или нет, или пусти меня. Пальцы Мариано впились ей в предплечье. Сульма дрожала всем телом. Немедленно наверх, он подтолкнул ее к лестнице, мимоходом поглядев на малышку, та не пошевелилась, наверное, уже спала. На первой ступеньке Сульма вскрикнула и попробовала вывернуться, но лестница была узкая, и Мариано подталкивал ее всем корпусом, кухонное полотенце развязалось и упало к подножию лестницы; придерживая Сульму за плечи, Мариано подталкивал ее до самой площадки, потом впихнул в спальню и запер за собою дверь. Она его впустит, повторяла Сульма, дверь открыта, и он войдет. Ложись, сказал Мариано. Говорю тебе, дверь открыта. Плевать, сказал Мариано, пускай входит, если хочет, теперь мне плевать, войдет он или не войдет. Он перехватил руки Сульмы, пытавшейся высвободиться, подтолкнул к кровати, они упали вместе, Сульма рыдала, упрашивала, но не могла шевельнуться под тяжестью его тела, прижимавшегося к ней все плотнее, вынуждавшего ее подчиниться желанию, которое он вышептывал, притиснув губы к ее губам, самыми грубыми словами, не замечая ее слез. Не хочу, не хочу, никогда больше не хочу, не хочу, но было поздно, ее сила и гордость уступили этой давящей тяжести, возвращавшей ее в невозвратимое прошлое, когда лето было просто летом, без писем и без коней.

В какой–то миг — начало светлеть — Мариано молча оделся, спустился в кухню — малышка спала, сунув палец в рот, дверь в гостиную была открыта. Сульма оказалась права, малышка открыла дверь, но конь в дом не вошел. А может, и вошел, подумал он, закуривая первую сигарету и глядя на синюю гряду холмов, может, и тут Сульма оказалась права, и конь вошел в дом, но как узнать, если они не расслышали, если все в порядке и часы, как и положено, размеряют своим тиканьем утро, и, после того как Флоренсио заедет за малышкой около двенадцати, возможно, появится почтальон, издалека возвещающий о своем появлении свистом, и почтальон оставит на столике в саду письма, которые он и Сульма возьмут, не сказав ни слова, а после паузы начнут мирно обсуждать, что приготовить на обед.

Южное шоссе

Gli automobilisti accaldati sembrano non avere storia… Come realta, un ingorgo automobilistico impiessiona, ma non ci dice gran che.

Arrigo Benedetti, L'Espresso, Roma, 21, б, 1964.[24]