Избранные рассказы

Вдруг все умолкали, словно в этот момент застывало всякое движение, даже дым от сигарет — и тот замирал, и негромкий разговор, который до этого вели собравшиеся, прекращался, словно все одновременно переставали курить и опрокидывать рюмочку–другую. Малыш Пессоа уже трижды приложился к угощению во славу Святого Исидро, а сестра Северо завязала четыре монетки в уголки носового платка, готовясь к моменту, когда Северо начнет погружаться в сон. Нас было не так уж много, но в доме вдруг становится тесно, разговор прерывается, между двумя фразами на две–три секунды повисает прозрачный куб напряженного молчания, и в такие моменты все остальные, как и я, чувствуют, что происходящее, несмотря на всю неизбежность, заставляет нас испытывать жалость к Северо, к жене Северо и к давним друзьям.

Мы с Игнасио, Малышом Пессоа и моим братом Карлосом пришли около одиннадцати вечера. Мы были почти что членами семьи, прежде всего Игнасио, который работал в той же конторе, что и Северо, так что наше появление не привлекло особенного внимания. Старший сын Северо предложил нам пройти в спальню, но Игнасио сказал, мы еще немного побудем в столовой; людей в доме набилось отовсюду, друзей и родственников, иные из которых, не желая мешать, сидели по углам, а иные собрались вокруг стола или возле буфета, где было приготовлено угощение, и разговаривали или просто поглядывали друг на друга. Время от времени кто–нибудь из сыновей Северо или его сестра приносили кофе или рюмки с тростниковой водкой и почти каждый раз, именно в этот момент, все умолкали, будто в эту минуту застывало всякое движение, и в памяти возникала дурацкая фраза: «Ангел пролетел», и хотя сразу же после этого я начинал рассказывать о «крутом» дуплете[88] негра Акосты[89] в Палермо или Игнасио гладил курчавые волосы младшего сынишки Северо, мы все чувствовали, что где–то в глубине таится неподвижность, будто мы все ждем чего–то, что уже случилось, а может быть, все, что могло произойти, произошло совсем по–другому или превратилось в ничто, как бывает в снах, хотя никто из нас не спал, и время от времени мы слышали, не слушая, как плачет жена Северо, совсем тихо, сидя в углу комнаты в окружении самых близких родственников.

В этой ситуации забываешь о времени или, как в шутку говорит Малыш Пессоа, все становится наоборот и время забывает о тебе, но тут появился брат Северо и сказал нам, что начинается фаза потения, так что мы затушили окурки и гуськом пошли в спальню, где разместились почти все, потому что члены семьи вынесли оттуда всю мебель и там оставались только кровать и ночной столик. Северо сидел на кровати, обложенный подушками, в ногах — покрывало из голубой саржи и полотенце небесно–голубого цвета. Никакой необходимости хранить молчание не было, тем не менее братья Северо знаками, выражающими сердечное радушие (такие милые люди), пригласили нас подойти поближе к кровати и встать вокруг Северо, который сидел сложив руки на коленях. Даже его младший сынишка, совсем маленький, стоял теперь у кровати, глядя на отца заспанными глазенками.

Фаза потения была не слишком приятной, поскольку в конце ее нужно было менять простыни и пижаму, даже подушки промокли от пота и были похожи на огромные тяжелые капли слез. В отличие от других, которые, согласно Игнасио, проявляли нетерпение, Северо оставался неподвижным и на нас даже не смотрел, а испарина то и дело выступала у него на лице и на руках. Колени проступали двумя влажными пятнами, и хотя его сестра каждую секунду вытирала ему щеки, пот снова выступал и капал на простыни.

— На самом деле это означает, что все идет прекрасно, — стоял на своем Игнасио, который не отходил от двери. — Было бы хуже, если бы он метался, простыни его облепляют, так что страшно становится.

— Папа — человек спокойный, — сказал старший сын Северо. — Он не из тех, кто задает другим работу.

— Сейчас закончится, — сказала жена Северо, входя в комнату с чистой пижамой и комплектом простыней в руках.