Избранные рассказы

Как бы в утешение за несчастливое место за деревней бил большой родник — вода его была самой сладкой во всей округе. Излийцы утверждали, что он невероятно целебный; тамлатцы же эту мысль отвергали, хотя и сами частенько спускались набрать домой воды в свои меха и кувшины. А забор вокруг источника ну никак не поставишь — иначе б излийцы давно уже его так огородили, что никто, кроме своих, и близко подойти бы не мог. Если б только тамлатцы признали, что в Изли вода лучше, их бы со временем можно было убедить менять ее на какие-нибудь овощи. Но они намеренно никогда об этом не упоминали и вели себя так, будто источника не существует вовсе, — если не считать того, что как ни в чем ни бывало ходили за этой водой.

Ближе всех к источнику лежал участок человека по имени Рамади. Говорили, что он — самый богатый в Изли. По меркам же Тамлата, его даже состоятельным назвать было нельзя. Но его черная кобыла была в Изли единственной лошадью, а в саду на восьми разных уровнях росли двадцать три миндальных дерева, и на каждой террасе он вырыл канавы, по которым текла чистая вода. Кобыла его была очень красива, и он холил ее. Когда он надевал белый селхам и выезжал на ней из деревни, излийцы говорили друг другу, что он похож на самого Сиди Бухаджу. Очень лестный комплимент, поскольку Сиди Бухаджа был самым главным святым в этой местности. Он тоже носил белые одежды и ездил на черной лошади, котя его лошадь была жеребцом.

Долгое время Рамади искал своей кобыле подходящую пару. Тем не менее, ни одного жеребца, которых он смотрел в соседних деревнях, нельзя было назвать равным ей. Принять, на самом деле, он мог бы только одного — лоснящегося черного жеребца, на котором ездил сам Сиди Бухаджа. А просить святого о такой услуге — об этом не могло быть и речи.

Многие считали, что Сиди Бухаджа умеет разговаривать со своим конем. Верили в это все, поскольку он сам объявлял прилюдно несколько раз, что в миг его смерти именно конь решит, где следует его похоронить. Он просил, чтобы его тело посадили верхом и привязали, а коня отпустили куда глаза глядят. Где он остановится, там и закапывать. Это, вне всякого сомнения, придавало вес тому поверью, что у старика и его коня есть свой тайный язык.

Среди местных жителей ходило много разговоров, какой местности повезет, и там увидят такое важное событие, однако, конец толкам пришел, когда сам Сиди Бухаджа как-то днем рухнул без чувств, сидя у мечети в Тамлате.

Чуть раньше тем же днем святой проехал через Изли мимо дома Рамади. Кобыла стояла перед домом, в тени старой оливы. Жеребцу хотелось остановиться, и Сиди Бухаджа с большим трудом уговорил его идти дальше. Рамади наблюдал за этим, почесывая бороду и размышляя: замечательно было бы, если б жеребец вдруг встал на дыбы вместе со святым да и покрыл кобылу. Но, устыдившись, Рамади отвернулся.

Под конец того же дня Рамади оседлал кобылу и поехал в Тамлат. В одном уголке рынка там он заметил знакомого излийца — заклинателя змей из айссауев — и присел с ним поговорить. Тот-то и рассказал ему новость о смерти Сиди Бухаджи. Он выпрямился и замер. Айссауй добавил, что святого скоро будет привязывать к коню.

И куда, ты думаешь, он пойдет? спросил Рамади.

Наверное — сюда, на рынок зерна, ответил айссауй.

А у тебя змеи — с собой?

Айссауй удивился. Да, с собой, сказал он.

Отнеси их вон к тому повороту — пусть жеребец их увидит, велел ему Рамади. Он должен спуститься с горы.

А сам встал, прыгнул в седло и уехал.

Айссауй сбегал в фондук, где оставил корзину с гадюками и кобрами, и поспешил к тому перекрестку, где дорога отворачивала с главной улицы и начинала спускаться по склону.

Поскольку все тамлатцы наблюдали, как старейшины привязывают тело Сиди Бухаджи к спине жеребца, Рамади на своей кобыле проскакал незамеченным по деревне и галопом спустился в Изли. Добравшись до дому, он оставил кобылу под оливой и начал ждать.

А в Тамлате айссауй сидел на обочине дороги со своей корзиной. Наконец, перед ним показался жеребец с привязанной к спине священной ношей. Легким галопом он направился по улице к заклинателю, старейшины следовали за ним в отдалении. Айссауй открыл корзину, вытащил пару змей покрупнее и взял по одной в каждую руку. Когда жеребец подскакал поближе, он встал и заставил змей извиваться в воздухе. Глаза жеребца немедленно расширились, и он свернул вправо, вниз по дороге из деревни.

Айссауй упрятал змей в корзину и как ни в чем ни бывало вышел из кустов, до сих пор скрывавших его от приближавшихся старейшин. Они не обратили на него никакого внимания, а он зашагал себе в Изли. Впереди он видел черный силуэт жеребца, галопом мчавшегося с горы, и белый куль у него на спине мотыляло под лучами солнца. Пройдя еще немного, айссауй обернулся. Старейшины по-прежнему стояли на углу, прикрывая глаза от яркого света, и вглядывались в долину.