В эпоху борьбы, когда над всеми висела еще шпага Наполеона, и государи большие и маленькие нуждались в
«Теперь мода на новые идеи, сказал он, я этого похвалить не могу и никогда не похвалю. Держитесь старых понятий; с ними наши предшественники были счастливы, почему же и нам не быть с ними также счастливыми? Мне не нужно ученых, а только честных и послушных граждан. Образование таковых — вот ваша обязанность. Кто мне служит, тот должен учить тому, что я приказываю. Кто не может или не хочет этого делать, тот пусть себе идет, иначе я его удалю...»
Император Франц Иосиф сдержал слово. В Австрии до самого 1848 г. царствовал безграничный произвол. Самым строгим образом была проведена система управления, поставившая главною целью усыпление и оглупение подданых. Мысль спала и оставалась неподвижною в самых университетах. Вместо живой науки там проходили какие то рутинные зады. Не было литературы, кроме доморощеных романов скандального содержания и весьма плохих стихов; естественные науки были на пятьдесят лет назад от их современного положения в остальной Европе. Политической жизни никакой не было. Земледелие, промышленность и торговля были поражены китайскою неподвижностью. Народ, чернорабочие массы находились в полнейшем порабощении. И если бы не Италия, а отчасти и Венгрия, тревожившие своими крамольными волнениями счастливый сон австрийских верноподданых, можно было-бы принять всю эту империю за огромное царство мертвых.
Опираясь на это царство, Меттерних в продолжении тридцати трех лет силился привести всю Европу в такое же положение. Он сделался краеугольным камнем, душею, руководителем европейской реакции, и разумеется главною заботою его должно было быть уничтожение всяких либеральных поползновений в Германии.
Более всего его беспокоила Пруссия, государство новое, молодое, вступившее в ряд первостепенных держав только в конце последнего столетия, благодаря гению Фридриха II, благодаря Силезии, отнятой им у Австрии, а потом благодаря разделу Польши, благодаря смелому либерализму барона Штейна, Шарнгорста и других сподвижников прусского возрождения, и поэтому вставшего во главе общегерманского освобождения. Казалось, что все обстоятельства, события недавно происшедшие, испытания, успех и победы и самый интерес Пруссии должны были побудить ее правительство идти смело по новому пути, оказавшемуся для нее столь счастливым и спасительным. Этого именно так страшно боялся и должен был бояться князь Меттерних.
Уже со времени Фридриха II, когда вся остальная Германия, дошедшая до самой крайней степени умственного и нравственного порабощения, была жертвою бесцеремонного, нахального и цинического управления, интриг и грабительства развратных дворов, в Пруссии был осуществлен идеал порядочной, честной и, по возможности, справедливой администрации. Там был только один деспот, правда неумолимый, ужасный — государственный разум или логика государственной пользы, которой решительно все приносилось в жертву и пред которою должно было преклоняться всякое право. Но за то там было гораздо менее личного, развратного произвола, чем во всех других немецких государствах. Прусский подданный был рабом государства, олицетворившегося в особе короля, но не игрушкою его двора, любовниц или временщиков, как в остальной Германии. Поэто-му уже тогда вся Германия смотрела на Пруссию с особенным уважением.
Это уважение увеличилось чрезвычайно и обратилось в положительную симпатию после 1807 г., когда прусское государство, доведенное почти до совершенного уничтожения стало искать своего спасения и спасения Германии в либеральных реформах. и когда после целого ряда, счастливых преобразований, прусский король позвал не только свой народ, но всю Германию к восстанию против французского завоевателя, причем он обещал по окончании войны дать своим самую широкую либеральную конституцию. Даже был назначен срок, когда это обещание должно было исполниться, и именно 1 сентября 1815 г. Это торжественное королевское обещание было обнародовано 22 мая 1815 г. после возвращения Наполеона с о-ва Эльбы и перед ватерлооским сражением, и было только повторением коллективного обещания, данного всеми европейскими государями, собранными на конгрессе в Вене, когда известие о высадке Наполеона поразило их всех паническим страхом. Оно было внесено, как один из существеннейших пунктов в акты, только что созданного