Избранные сочинения в 6 томах. Том 5.

— Для меня не тайна, что королеве было угодно назначить в эту колонию другого губернатора, равно как и то, что ваши кредиторы, милорд, сочли благоразумным предъявить векселя ко взысканию. Но все же я смею думать, что тому, кто так близок к королеве по крови и рано или поздно обретет высокое положение и богатство у себя на родине, не будет отказа в той незначительной просьбе с которой мне самому бесполезно обращаться куда бы то ни было. Вот почему я предпочитаю иметь Дело с вами.

— Столь ясному объяснению мог бы позавидовать самый искусный казуист! Я восхищен вашей краткостью и вашей идеальной учтивостью. Советую вам, когда вы наживете состояние, вращаться в придворных кругах. Губернаторы, кредиторы, королева и тюрьма — все так сжато высказано в нескольких фразах, словно это ваше кредо, уместившееся на ногте большого пальца! Ну, сэр, Допустим, я начинаю испытывать тот интерес которого вы так жаждете. Кто же таков преступник?

— Его зовут Бурун, это весьма полезный человек и Милый юноша, который был посредником между мной и моими покупателями. Веселый, легкомысленный, он пользуется общей любовью на моей бригантине за испытанную верность и живой ум. Мы отдали бы всю прибыль от последнего плавания, только бы освободить его. Я не могу обойтись без его помощи, так как он знает толк в дорогих тканях и прочих предметах роскоши, которыми я торгую. Сам же я гожусь лишь на то, чтобы привести судно в гавань, благополучно миновать мели, бороться с бурями, и не способен торговать всякими пустяками, которые тешат суетных женщин.

— Да, такой искусный посредник не примет таможенника за покупателя. Но как же это случилось?

— Ему встретился вельбот с «Кокетки» в самое неудачное время, так как незадолго перед тем крейсер преследовал нас в открытом море, и они тут же арестовали его.

— Гм! Положение довольно затруднительное. Этот мистер Ладлоу, когда вобьет себе что-нибудь в голову, уж шутить не будет. Я не знаю человека, который отдавал бы более недвусмысленные приказы; он воображает, что каждое слово имеет лишь один совершенно определенный смысл, и не знает разницы между идеалами и суровой действительностью.

— Он моряк, милорд, и понимает устав с простодушием моряка. В моих глазах он нисколько не упал оттого, что его не заставишь уклониться от исполнения долга; потому что каковы бы ни были наши понятия о справедливости, а раз уж поступил на службу, надо служить не за страх, а за совесть.

На мгновение лицо наглого Корнбери покрылось красными пятнами. Но тут же, устыдившись своей слабости; он деланно рассмеялся и продолжал разговор:

— Ваша снисходительность и милосердие могли бы украсить любого священника, — сказал он. — Не подлежит сомнению, что наш век — век моральных истин, о чем свидетельствует протестантская церковь. Мужчина в наше время должен действовать, а не проповедовать. Этот парень вам действительно так нужен, что вы не можете бросить его на произвол судьбы?

— Я люблю свою бригантину так, как немногие из мужчин любят женщину, но готов скорее отдать ее в королевскую казну, чтобы это чудесное судно стало жалким каботажником, чем допустить такую мысль! Однако я надеюсь, что он скоро будет освобожден, так как люди далеко не бессильные уже дружески заботятся о нем.

— Так, значит, вы сумели обойти бригадира! — воскликнул лорд, забывая в порыве торжества о той сдержанности, соблюдать которую он считал необходимым. — Значит, и этот безупречный, неустанно искореняющий зло ставленник моей августейшей кузины попался на золотой крючок и в конце концов оказался настоящим губернатор ром колонии!

— Вы ошибаетесь, виконт. Чего можно ждать от вашего преемника, будь он хорош или плох, для меня тайна.

— Так осыпьте его посулами, разожгите в нем золотые мечты; ослепите его глаза блеском золота, и успех обеспечен! Я готов прозакладывать графский титул, который надеюсь получить, что он не устоит перед соблазном! Сэр, эти дальние колонии подобны полулегальному монетному двору, где знай себе чекань денежки, и единственный фальшивомонетчик на этом дворе — так называемый представитель ее величества. Вскружите ему голову золотыми мечтами; если он не святой, то ему не устоять!

— Однако, милорд, мне приходилось встречать людей, предпочитающих золоту и унижению нищету и верность своим идеалам.

— Дураки — это насмешка природы! — воскликнул алчный Корнбери, окончательно забыв о сдержанности, что куда больше соответствовало той славе, которую он приобрел. — Их надо бы посадить в клетку и показывать за деньги любопытным. Прошу вас, не поймите меня превратно, сэр, если я буду с вами откровенен. Право же, я не хуже всякого другого знаю разницу между джентльменом и уравнителем [189], но поверьте мне, этот мистер Хантер — такой же человек, как и все, и он не выдержит, если пустить в ход надлежащие средства; а вы хотите, чтобы я…