Избранные сочинения в 6 томах. Зверобой. Последний из могикан.

Глаза Алисы сияли светом благодарности, прелестный румянец залил ее щеки; но, когда ее губы уже раскрылись для молитвы, слова, которые они собирались произнести, внезапно замерли, румянец сменила смертельная бледность, нежный блеск ее глаз потух, черты лица исказились от ужаса, судорожно сведенные пальцы указали на что-то. Хейворд повернулся и, взглянув на плоскую скалу, которая составляла как бы порог открытого отверстия пещеры, увидел злобные, свирепые черты Хитрой Лисицы.

Несмотря на неожиданность, самообладание не покинуло Дункана. По выражению лица индейца майор понял, что Магуа еще ничего не успел разглядеть в полумраке пещеры. Он уже хотел было отступить за выступ стены, которая все-таки могла скрыть его и его спутников, но в эту минуту понял, что отступать поздно.

Выражение глубокого торжества в чертах дикаря вывело Дункана из себя; забыв об всем в мире и поддаваясь только побуждению гнева, Хейворд прицелился и выстрелил. Вся пещера загудела, точно от звуков извержения вулкана; когда же ветер, дувший из ущелья, рассеял клубы дыма, извергнутые гротом, на месте, где только что было видно злобное лицо предателя-проводника, никого не оказалось. Хейворд бросился к выходу и увидел, как темная фигура дикаря кралась вдоль низкого узкого выступа скалы и скоро окончательно исчезла из виду.

После грома выстрела среди дикарей воцарилось страшное молчание, но, когда раздался продолжительный и понятный для них крик Лисицы, топот ног и вопли стали снова приближаться, и, раньше чем Дункан успел оправиться от потрясения, хрупкая преграда из ветвей была разбросана во все стороны. Индейцы хлынули в пещеру с обоих концов. Хейворда и девушек вытащили из убежища в пещере, и их окружила толпа торжествующих гуронов.

Глава X

Боюсь, что утром так же мы проспим.

Как незаметно за ночь засиделись.

Шекспир, «Соя в летнюю ночь»

Едва это внезапное несчастье обрушилось, Дункан стал наблюдать за действиями победителей. Краснокожие Дергали украшения его мундира, в их глазах горело желание завладеть шитьем и галунами. Но грозные окрики исполина останавливали дикарей, и это убедило Хейворда, что его и Кору с Алисой решили щадить до какого-то особого момента.

Пока молодые гуроны выказывали признаки алчности, более опытные воины продолжали обыскивать обе пещеры со вниманием, которое доказывало, что они не удовлетворены достигнутым успехом. Не находя иных жертв, усердные мстители подступили к Дункану и Давиду, повторяя имя «Длинный Карабин» и произнося эти слова с таким злобным выражением, что нельзя было усомниться, о чем они спрашивали. Дункан притворился, будто он не понимает значения их вопросов, Давид же действительно не знал французского языка. Наконец настойчивость гуронов утомила Хейворда; кроме того, он боялся раздражать своих победителей упрямым молчанием. Он оглянулся кругом, отыскивая глазами Магуа, который мог перевести его ответы на вопросы гуронов; их голоса звучали все более настойчиво и грозно.

Поведение Магуа резко отличалось от образа действий его товарищей. Пока все остальные старались удовлетворить свою ребяческую склонность к грабежу, присваивая жалкое имущество разведчика, Хитрая Лисица спокойно стоял поодаль от пленников: он был, по-видимому, доволен, как будто уже достиг главной цели своего предательства. Когда глаза Хейворда впервые встретили взгляд его недавнего проводника, майор невольно с ужасом отвернулся от зловещего, хотя и спокойного лица Магуа. Однако, победив отвращение, он заставил себя говорить с ним.

— Хитрая Лисица слишком мужественный воин, — неохотно сказал Дункан, — чтобы отказаться объяснить безоружному человеку, что говорят победители.

— Они спрашивают, где охотник, знающий лесные тропинки, — на ломаном английском языке ответил Магуа и со свирепой усмешкой положил руку на листья, которыми была прикрыта и перевязана рана у него на плече. — Ружье Длинного Карабина превосходно, его глаза никогда не мигают, а между тем это ружье, так же как и короткий ствол белого вождя, бессильно отнять жизнь у Хитрой Лисицы.

— Лисица слишком храбр, чтобы помнить о ранах, полученных в битве, или о руках, которые нанесли их.

— А разве шла война, когда индеец отдыхал под сахарным деревом и хотел поесть хлеба? Кто наполнил кустарники подползающими врагами? Чей язык говорил о мире, когда мысли его были кровожадны? Разве Магуа сказал, что томагавк вынут из земли и что его рука выкопала боевой топор?

Дункан не решился напомнить врагу о его предательстве, не хотел он также увеличить его злобу какими-либо оправданиями в потому промолчал. Магуа, казалось, тоже решил прервать дальнейшие разговоры; он снова прислонился к скале, от которой на минуту отошел во время вспышки гнева. Когда нетерпеливые дикари заметили, что короткий разговор между белым и Лисицей окончился, снова раздались крики: «Длинный Карабин!»