Избранные сочинения в шести томах. Том 2-й

мерений Мархмадьюка. Смущенный взгляд Оливера бы;» все еще прикован к бумаге, когда он услышал рядом с со¬ бой голос, от которого затрепетал каждый его нерв: — Вы все еще сомневаетесь в нас, Оливер? — Лично в вас, мисс Темпл, я никогда не сомневал¬ ся! — воскликнул юноша, обретя дар речи и память, и, вскочив, схватил руку Элизабет. — Нет, в вас моя вера всегда была твердой. — А в моего отца? — Благослови его бог! — Спасибо, мой мальчик, — сказал судья и обменялся с юношей крепким рукопожатием, — но мы оба с тобой поступали ошибочно: ты был слишком поспешен, а я слишком медлителен. Половина всех моих владений станет твоей, как только можно будет совершить формальную их передачу, и, если мои догадки правильны, к тебе скоро пе¬ рейдет и вторая половина. И, взяв руку юноши, которую держал в своей, он со¬ единил ее с рукой дочери, а затем сделал знак майору Гартману, приглашая его в соседнюю комнату. — Я вот што сказаль тебе, девушка, — добродушно про¬ говорил немец. — Если бы Фриц Гартман бил молодым, как тогда, когда служил с его дедом, он бы еще. потягался с ленивый мальчишка! — Ну-ну, старина Фриц, остановил его судья. — Ведь вам семьдесят, а не семнадцать годков. Пойдемте, Ричард уже поджидает вас с чашей пунша. — Ричард? Ах, он шорт этакий! — воскликнул немец, поспешно направляясь к двери. — Он делает пунш, как лошадиный пойло. Я покажу ему, как надо готовить пунш. Ах, шорт! Шестное слово, он подслащивает его своей аме¬ риканской патокой! Мармадьюк улыбнулся, любовно кивнул молодой па¬ ре и тоже вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь. Если кто-либо из наших читателей полагает, что сейчас мы снова откроем ее ради его удовольствия, то он оши¬ бается. Элизабет и Оливер беседовали довольно долго — сколь¬ ко именно, мы вам не скажем, но к шести часам беседу пришлось прекратить, так как явился мосье Лекуа, как то было условлено накануне, и выразил желание ска¬ зать что-то мисс Темпл с глазу на глаз. Ему в том отказа¬ но не было. С превеликой учтивостью француз предло¬ 877

жил Элизабет руку и сердце, а также всех своих друзей, близких и далеких, папа, мама и «сахаристый тростник». Мисс Темпл, надо полагать, уже связала себя некими обязательствами в отношении Оливера, ибо отклонила лестное предложение француза в выражениях не менее учтивых, чем его собственные, но, пожалуй, более реши¬ тельных. Мосье Лекуа вскоре присоединился к немцу и шерифу, которые усадили его рядом с собой за стол и с помощью пунша, вина и других горячительных напитков вскоре за¬ ставили француза рассказать им о цели его визита. Делая предложение, он, как видно, лишь выполнял долг, который воспитанный человек, прежде чем покинуть гостеприим¬ ную страну, обязан выполнить в отношении девушки, жи¬ вущей в этом отдаленном месте, — сердце его при этом было весьма мало задето. После некоторых дополнитель¬ ных возлияний подгулявшие собутыльники шутки ради убедили повеселевшего француза, что было бы непрости¬ тельной бестактностью предлагать руку одной даме и не проявить такой же любезности в отношении другой. И око¬ ло девяти часов вечера мосье Лекуа отправился в дом свя¬ щенника с теми же матримониальными намерениями и вышел оттуда с таким же результатом, что и при первой своей попытке. Когда в десять часов он вернулся в дом судьи Темпла, Ричард и майор все еще сидели за столом. Они хотели за¬ ставить «галла», как называл шериф француза, попытать¬ ся сделать третье предложение — почтенной мисс Добро¬ детели Петтибон, но разгоряченные вином приятели только попусту потратили два часа на уговоры, ибо мосье Лекуа отверг этот совет с упрямством, поистине удивительным в столь благовоспитанном человеке. Провожая мосье Лекуа до двери со свечой в руке, Бенджамен сказал ему на прощанье: — Если вы, мусью, приметесь ухаживать за мисс Петти¬ бон, как уговаривает вас сквайр Дик, я так полагаю, вас подцепят крепко, и не так-то уж легко будет вам отцепить¬ ся. Если мисс Лиззи и дочка пастора вроде как бы легкие парусные лодочки, которые стремглав несутся по ветру, то мисс Добродетель — тяжелая баржа: стоит взять ее на бук¬ сир, и уж тащи до конца своей жизни.