Избранные сочинения в шести томах. Том 4. Осада Бостона. Лоцман.

— Кто ты, осмелившийся так говорить со мной? — спросила миссис Лечмир, страшным усилием воли заставив свой голос звучать презрительно. — Если судьба моего несчастного племянника и вправду тебе известна, одно это должно было бы послужить для тебя самого опровержением такой низкой клеветы…

— Известна ли мне его судьба? А что от меня скрыто? Я наблюдал за тобой, я следил за твоими деяниями, женщина, и ни одно из них не осталось для меня тайным… Говорю тебе, я знаю все. И об этой грешнице я знаю все… Разве не поведал я тебе, Эбигейл Прей, о самых тайных твоих прегрешениях?

— О да… да! Ему и в самом деле известно все то, что думала я, открыто только богу! — охваченная суеверным ужасом, воскликнула Эбигейл.

— И о тебе, презренная вдова Джона Лечмира, и о Присцилле я знаю все…

— Все! — как эхо, повторила Эбигейл.

— Все… — едва слышно прошептала миссис Лечмир и, откинувшись на спинку стула, лишилась чувств.

Как ни жаждал Лайонел услышать разоблачение этих тайн, все же он не мог не броситься на помощь старухе. Однако Эбигейл Прей, которая, по-видимому, уже в какой-то мере привыкла к странному поведению своего жильца, проявила достаточное присутствие духа и опередила Лайонела. Когда Лайонел распахнул дверь, он увидел, что она уже хлопочет около миссис Лечмир. Обморок был очень глубок, и миссис Лечмир необходимо было раздеть. Сославшись на это, Эбигейл заверила Лайонела, что она отлично управится со всем сама, и попросила его удалиться — не только из соображений приличия, но также и потому, что столь неожиданное его появление могло, по ее мнению, оказаться для пострадавшей еще более опасным, чем все, что тут произошло. Лайонел помедлил минуту, пока не убедился, что миссис Лечмир становится лучше, после чего, уступив уговорам Эбигейл, вышел за дверь и направился к лестнице, решив подняться в комнату к Ральфу, чтобы немедленно потребовать объяснение всему, что ему только что довелось видеть и слышать. Он нашел Ральфа в башенке. Старик сидел, свесив голову на грудь, заслонив рукой глаза от тусклого пламени свечи, и был, казалось, погружен в глубокое раздумье. Лайонел приблизился к нему, но он словно и не заметил его, и Лайонелу пришлось заговорить, чтобы привлечь к себе внимание:

— Джэб сообщил мне, что вы просите меня прийти, и вот я здесь.

— Это хорошо, — отозвался Ральф.

— Я должен добавить, что был свидетелем вашей беседы с миссис Лечмир и с изумлением услышал странные и оскорбительные речи, с которыми вы позволили себе обратиться к ней.

Старик поднял голову, и Лайонел увидел, как, оживившись, засверкали его глаза, когда он произнес:

— Значит, вы слышали правду и видели, как страшит она тех, в ком нечиста совесть!

— Я слышал то, что вы называете правдой, и слышал при этом также, что вы упоминали имена самых дорогих, как вам, должно быть, известно, для меня людей.

— Самых дорогих? А уверен ли ты в этом, юноша? — спросил Ральф, пристально глядя Лайонелу в глаза. — Не вытеснил ли в последние дни кто-то другой из твоего сердца тех, кто даровал тебе жизнь? Отвечай, но помни, что тебе внимает тот, кому известно многое, что скрыто от других людей.

— Что хотите вы сказать этим, сэр? Разве мы можем любить кого-нибудь так, как мы любим отца и мать? Эта любовь вложена в нас природой.

— Это рассуждение наивного ребенка, — сурово произнес старик. — Разве ты не любишь внучку этой презренной женщины и могу ли я теперь доверяться тебе?

— Каким образом мои чувства к Сесилии Дайнвор, этому небесному созданию, могут лишить меня вашего доверия?

— Да, — как бы про себя пробормотал старик, — ее мать воистину была чиста, и почему дитя не может оказаться достойным своих родителей?

Он умолк, и наступило долгое молчание, весьма тягостное для Лайонела, который находился в большом замешательстве. Наконец Ральф сказал резко:

— Вы принимали участие в сегодняшнем сражении, майор Линкольн?

— Да, и вам это должно быть очень хорошо известно, ибо я обязан жизнью вашему доброму заступничеству. Но зачем подвергаете вы себя опасности ареста, находясь здесь? Ведь то, что вы принимали участие в сражении на стороне американцев, не может не быть известно многим, помимо меня.

— Кому же придет в голову искать неприятеля на улицах Бостона, когда на холмы вокруг стекаются вооруженные отряды? О моем пребывании тут известно только этой женщине, которая не посмеет меня выдать, ее достойному сыну и вам. Мои действия скрыты от всех, они внезапны и всегда неожиданны. Опасность не может коснуться такого, как я.

— Однако, — сказал Лайонел в большом смущении и растерянности, — имею ли я право умолчать о том, что здесь скрывается человек, который, как мне известно, враг моему королю?

— Вы переоцениваете свою отвагу, Лайонел Линкольн, — с презрительной усмешкой ответил Ральф. — Вы никогда не посмеете пролить кровь того, кто не позволил пролиться вашей… Но довольно об этом… Мы понимаем друг друга, а тому, кто так стар, как я, страх уже неведом.