Десятки падких на социальные идеалы западных "мастеров культуры" были в совершенном восторге от достигнутой в СССР общественной "гармонии".
Подобно этому, волна народного энтузиазма в Германии привела к власти Гитлера, а затем небольшая группа не устроенных в прежней жизни интеллектуалов, ошалевших от открывшихся им широких творческих возможностей, применив те же средства манипуляции - и монополизации - за считанные годы сумела превратить среднеевропейский народ в современное пугало. Сочетание террора со стратегически продуманной, вдохновляющей пропагандой преобразило немцев в идеальное орудие безумной войны, конец которой мог предсказать любой деревенский мудрец.
Однако не один выдающийся писатель в Германии, Италии и Скандинавии соблазнился этим "счастьем сотен тысяч", презревшим "пустое счастье ста" (в это малое число, к сожалению, вошли и шесть миллионов наших соплеменников!).
В обоих этих случаях народные массы, как всегда, конечно, не ведали, что творят, но дальновидные, отнюдь не примитивные, интеллектуалы (Михаил Кольцов и Илья Эренбург, например, или Йозеф Геббельс и Ленни Рифеншталь) надолго убедили их в правильности сделанного ими выбора.
Подобно тому как атомная бомба вышла из-под контроля ученых, потому что крутить ручки и нажимать кнопки умеют все, механизмы демократии даже в самых передовых странах постепенно переходят из умелых рук выдающихся адвокатов и менеджеров в общее пользование.
Демократия теоретически существует лишь до тех пор, пока в стране поддерживается непроизвольный баланс, то есть в конечном счете хаос мнений. Хотя бы и примитивных. Каков уровень сложности политического общества и соответствующий горизонт гражданина, таков и диапазон обсуждаемых вариантов.
Так же и в экономике: свободный рынок успешно осуществляет необходимую хаотизацию спроса и предложения и т.о. обеспечивает правильное усреднение цен на товары и услуги.
В этой модели (но не следует забывать, что это только модель) человеческое общество - система статистическая, и чем выше уровень внутренней свободы граждан, тем, очевидно, больше разброс их стремлений. Устойчивость статистической системы, если она насмерть не заморожена (не заморочена), поддерживается не единодушием составляющих единиц, а максимальной энтропией, т.е. разноголосицей.
Однако, в реальной жизни грандиозный механизм демократии все больше освобождается от индивидуального контроля людей, создававших и сознательно поддерживавших его. Прежде всего от контроля людей, чья политическая культура требует от них чего-то еще, кроме умения крутить ручки и нажимать кнопки. Например, в какой-то степени считаться также и с жизненными интересами людей, не умеющих оказать непосредственное давление на политический истеблишмент. Именно здесь примитивная пресса оказывается тут как тут. Газеты и телевидение, которые постоянно ищут сенсаций, вводят в политический обиход все новые группы якобы обездоленных граждан, чтобы поразить воображение своих потребителей.
Конечно, это обычно сопровождается безбожным упрощением, а иногда и искажением, действительности. Но, в результате даже в демократическом механизме, тронутом ржавчиной коррупции, всегда найдется влиятельный честолюбец, которому покажется полезным прослыть благодетелем новой несправедливо обиженной группы...
Пока журналисты примитивны, жизнь на земле может продолжаться в тех же демократических формах. Пока в Израиле одни из них убеждают нас, к примеру, в необходимости твердо идти дорогой мира, не считаясь с потерями, а другие, наоборот, требуют, не считаясь с потерями, твердо противостоять давлению арабских соседей - все идет как надо. И те, и другие очевидным образом упрощают дело, потому что и то, и другое в разной мере вынуждены делать все правительства Израиля, если они не хотят навсегда остаться в оппозиции. Но, упрощая, журналисты дают нам шанс каждый раз взвесить наши "за" и "против" в сиюминутной ситуации, пока она неоднозначна. Вот, когда они все запоют одно и то же... Когда, например, кроме ежедневного заработка, у них еще сформируются стратегическая цель и далекие общие интересы... у нас появятся твердые основания для беспокойства.