Вот, в пятом классе начинается История древнего мира, сплошь состоящая из греческих мифов и римских доблестей, потом в шестом - Средние века, протекающие почти целиком в пестрящем гербами и крестами католическом мире, и к седьмому мы подходим к Новому времени, в котором уже лидирует Франция и звучит Марсельеза. Школьная наука создавала у нас цельное впечатление, что все это были звенья одной цепи, неуклонно ведущей от бесчеловечного рабовладения через красочный рыцарски-турнирный феодализм к мнимой буржуазной свободе, которая, конечно, есть лишь предпосылка к будущему нашему социалистическому братству: "Вся история - это история борьбы классов".
Когда в свои 14 лет я понял, что советское общество несправедливо, мне не хватало только окончательной уверенности, какой именно класс нас угнетает.
В этой схеме важна не наукообразная фантазия Карла Маркса, что европейский феодализм якобы наследовал античному рабству, а сама иудаистская идея общемирового времени (и общемировой морали), которое объемлет эти разные цивилизации, разделенные на самом деле не только временем и пространством, но и относящиеся к совершенно разным народам. Благодаря этой сомнительной идее мы, бывшие советские люди, до сих пор удерживаем в памяти огромный кусок культурного прошлого, который сообщает глубину многим общепринятым условностям и иногда дает нам ключ к пониманию иных культурных моделей.
Современный постмодернизм, отнимая (и отменяя) универсальные мерки, утверждая отдельную историю для каждого культурного ареала, частично отнимает и эту нашу связь с прошлым. Счастлив тот, для кого религиозная традиция, отсчитывающая время "просто от создания мира", эту связь восстанавливает.
Ну, хорошо, пусть наша история это только история нашей "иудео-христианской" цивилизации, как бы ни определять это понятие. При любом определении Россия не полностью принадлежит к этому историческому целому. Для российского выходца чрезмерный либерализм западного общества необъясним и недальновиден. Его нельзя понять без анализа всей предшествующей истории европейских стран, полной (впрочем, не больше, чем у всех остальных) звериной жестокости и диких притеснений. Может быть этот либерализм - хотя сегодня это прозвучит cовершенным парадоксом - как раз один из тех немногих случаев, когда история (прямо по Чаадаеву) чему-то все-таки человека научила. Целые века она учила людей в Европе бояться деспотического произвола королей, сила которых не ограничена уравновешивающим гражданским сопротивлением. Масс-медиа, парламенты и суды в наше либеральное время всячески стараются выполнить эту свою первостепенную функцию ограничения власти, когда о самодурах-королях и о собственном произволе их самодуров-чиновников все уже почти забыли. Сложная юридическая канитель и бесконечные "права" преступника имеют исходной целью оградить законопослушного гражданина от, все еще возможной, злой воли представителя судебной инстанции, действующего от имени государства. Пока еще преступления считались из ряда вон выходящими событиями, изоляция и наказание преступника, и в самом деле, могли казаться современникам второстепенной задачей.
К сожалению, эти идиллические времена ушли безвозвратно. Нельзя сказать, что в былые времена в европейском обществе не хватало преступников. Но у преступников в руках тогда не было таких средств.
Я имею в виду оба значения этого слова. У преступников в прошлые века не было таких грандиозных технических средств. Пока Альфред Нобель не изобрел динамит, а террористы не освоили взрывное дело, т.е. до конца Х1Х века, опасаться всерьез произвола отдельных заговорщиков или даже небольших добровольных коллективов обществу не приходилось. Но у преступников в прошлом никогда также не было и таких грандиозных денежных средств, которые теперь щедро поступают, как от заинтересованных государств, так и от политически или финансово вовлеченных частных спонсоров.
Мировая, якобы всеобщая, история сумела научить только европейского человека (конечно, не всякого), который - бог весть почему (может быть, чтобы заслужить одобрение Чаадаева?) - склонен был учиться. Все остальные страны и народы, не прошедшие эту школу (т.е. огромное большинство человечества), воспринимают юридические идеи европейцев как специфическое чудачество, с которым они, хотя на словах и вынуждены считаться, но могут (и, конечно, всемерно должны) использовать против них же самих. Зато динамит и другие смертоносные изобретения европейского гения (включая неконвенциональное использование самолетов и бульдозеров) по-прежнему на равной основе остаются в общем пользовании. И, конечно, злоумышленники на всех континентах пользуются ими при всяком удобном случае, нередко при активной поддержке своих нещепетильных правительств.