Избранные стихотворения Ури Цви Гринберга

ПЕСНЯ ИДУЩИХ ВДВОЕМ / Перевод М. Польского/

В тишине расцветают слова

между ними и звёздами, и

вянет и прорастает трава,

по которой ступают они.

Им пока и не снилась хупа,

о помолвке и помыслов нет,

лишь волшебная вьётся тропа

и волшебный от локонов свет.

Их желанье связало до слов.

В их слиянии — слава Творца.

Ночь накинула звёздный покров

на ранимые эти сердца.

Перевод М. Польского

ОН БЫЛ СУМАСБРОД / Перевод В. Горт/

Да, он был сумасброд. Потому что

монеты — ему их бросали,

он — не подбирал,

удивляя народ.

Он лишь пел перед лицами окон и брёл

по дворам.

"Выбирайтесь из платьев, нагие!

На глянцевых мускулах тел пусть мелькает дорога! —

так он пел, — дайте руки друг другу — в биении пульсов — в

едином порыве — не дрогнув —

раскопайте хранилища кладбищ,

в ладонях согрев черепа мертвецов, — пусть их много! —

дайте каждому черепу — по человеку! —

авой мне и ой — их глазницам — по веку!,

наполняя пустоты душой...

Люди-пленники каменных джунглей, во имя грядущих —

впишите в бегущую кровь

все начала событий, стенной штукатуркой хранимые, всё —

вплоть до губ чердаков, —

происшедшее в тысячелетии нашем шестом —

аллай, ой — горе мне! — чтоб рыдать... обо всём...

Днём, лунатики, выйдите в мир, как ночами во сне,

набредите на главную трассу,

запряжённых коней потащите сквозь гущи базаров

с набитыми кормом мешками!

Следом — женщины, ярко нагие,

со скрипками громкими в длинных руках, с фонарями,

словно с молниями, с барабанами, будто с громами!.. В путь! —

тысячи ваших вагонов

на решающем из перегонов

сдвинув разом, —

вперёд, поезда!

Аллай, ой мне, беда...

Я сзываю в далёкую дивную область: львов, тигров,

наследников царских, царей.

И придут, и сыграют там пьесу, которая жизни живей,

ибо юноши — те, что под спудом Вогез и Карпат, —

стали мертвых мертвей...

Не до девушек им после стольких смертей,

пропадает нутро у них — не до еды,

вот уж нет у них уст —

не попросят воды...

Аллай-ойя, о грусть..." —

так он пел. Приоткрывшие окна мужчины кричали певцу:

"Тише, псих!"

Да и женщины — если и склонялись на песни

из распахнутых окон, обнять порываясь его, —

всё ж, захлопывали створки встык,

не зазвав его в дом ни на миг...

Перевод В. Горт

ПЕРЕВОДЫ С ИДИШ

«На всех моих путях, простертых в мысли…»

* * *

На всех моих путях, простертых в мысли,

Печаль разлита золотом вечерним;

А прошлое мне видится вдали

Отрезанным, как остров...

Дальше — море.

Простерлись, перепутавшись, пути

Налево и направо. Я не знаю —

Каким идти. Но ясно лишь: ведет

Любой из них к черте последней, к смерти.

 Варшава, 1921

« Нас на этой земле …»

* * *

Нас на этой земле

Столь одиноких,

Сотни тысяч.

Мы — для которых есть

Место в мире горестном,

Семь морей,

Простираясь, открыты нашему крику,

И от нашей боли, рвущейся из груди,

Содрогаются звезды.

Каждый из нас господин храма собственной плоти,

Голова любого из нас — башня радости, где

Раскачиваются колокола

Сумасшествия ночами терзаний.

Чистоте молитвенных сводов нашего сердца

Мы предпочли

Мировые кручи необузданных мыслей,

Те вершины,

Где уже не звучать голосам

Поющих девушек, и покоится страсть,

Перегоревшая в пепел.

Струны арфы там не дрожат,

И не сияет Геспер.

Только мертвенная луна

Отразилась в хищных рубинах

Волчьих глаз. И, головы обхватив,

Мы лежим с закушенными губами

У колодцев молчанья, покуда нас

Жутчайший из ужасов не разбудит...

Нам, карабкающимся на кручи,

Диким, воющим в темноту, —

Словно горные псы на скалах,

Ждать ли помощи от небес,

Что беременны сами скорбью,

И от страха черных ночей,

Обволакивающих вершины?!

Варшава-Берлин, 1922-23

Перевод В. Слуцкого

ИЗ ПОЭМЫ “В ЦАРСТВЕ КРЕСТА”

Вы, преградившие нам к солнцу

дорогу, идущих

Убиваете прежде, чем с ресниц

успевает опасть

Сон золотой, и молитва рассвету — затихнуть.

Сотни тысяч бегут в лес отчаянья, и ноябрь

Из овечьих глаз полыхает

Остриями ножей, наточенных для закланья.

И под кронами горя рождаются дети,

Кровь которых отравлена скорбью, —

Чтобы увянуть раньше, чем розы.

Я для вас не желаю сажать плодоносных деревьев,

Но деревья страданья пусть раскинут голые ветви

В царстве креста.

На заре и под вечер на ваших башнях

Хищно раскачиваются колокола,

Чьи звериные пасти

Разрывают мою беззащитную плоть.

Я развешу на голых ветвях мертвецов,

Я оставлю их гнить без присмотра

Напоказ перед всеми светилами неба...

Словно в темный колодец, я падаю в ночь,

И мне снятся кресты, на которых распяты евреи,

Вижу: в окна ваших домов

Те евреи просунули головы и на иврите

Одичало и жалобно стонут: “айегу пилатус?” —

“Где Пилат?”... И не знаете вы,

Что пророчеством черным отравлен ваш сон,

Что терзает вас ужас — не знаете, ибо

Заставляют забыть с наступлением утра

То виденье церковные колокола.

Но пророчу: поднимется облачный столп

Наших горестных вздохов и тяжких стенаний

И войдет в вашу плоть

Не распознанным горем,

И по-прежнему будете вы болтать

Воспаленными ртами: евреи! евреи! —

В ту минуту, когда в омраченных дворцах

Закричат на идиш иконы.