Избранные труды

Впрочем, вернемся к поставленному вопросу – почему именно юридический факультет? Наверное, и этому есть объяснение. Случайность есть форма проявления закономерности. Наверное, ситуация, о которой я сейчас поведаю, жила в моем подсознании и воспитывала, воспитывала, подчас давила… В 1948 году в стране отменили карточки. Хлеб стало возможным покупать просто за деньги. В первый же день новой эпохи мне дали сто рублей, не предостерегали, чтоб я не потерял карточки, и отправили за хлебом. Весенний день был солнечным и светлым. Или таким он сохранился в моей памяти. Я не пошел в булочную, которая была рядом с домом, в которую ходил повседневно. Нет, я торжественно прошествовал на Большой проспект Петроградской стороны. Ленинградцев в магазине было много. Они были не только покупатели, но и экскурсанты. Смотрели на хлебобулочное великолепие и не могли наглядеться. Прежде чем купить заказанное домашними, я не вытерпел и купил себе бутерброд. Это дозволялось. Бутерброд был сказочным. Аккуратный прямоугольник ржаного хлеба (мама запрещала мне говорить «черный» хлеб) и на нем – ломтик вареной колбасы. Чтобы съесть это великолепие, наслаждаясь, я вышел из толчеи магазина.

Солнечный и светлый весенний день вдруг стал черным. Передо мной стоял парень, лица которого я совершенно не запомнил. Он улыбался и говорил мне:

– Сегодня выходит из тюряги Слон. Нужны бабки. Я видел – у тебя сотенная. Гони ее сюда. Если не дашь, извини, мне придется пописать тебе личико.

Полагаю, что юристам не надо переводить с фени (блатной музыки). Что такое пописать и что такое письмо, знают сегодня и многие неюристы. Я знал, что не подчинюсь насилию. И не потому, что деньги, а потому, что Хлеб. Мне шел четырнадцатый год. Закричав что-то дурным голосом, я бросился на улыбчивого подонка головой вперед. Не знаю, на что я рассчитывал. Грабителя, вместе с его письмом, как ветром сдуло. Я уткнулся головой в милицейскую гимнастерку. По-моему, она была белой, парадной. Военному мальчишке плакать – позор. Я пытался сдерживаться, но тщетно. Я плакал, сжимая в руках бутерброд, скорее, то, что от него осталось. Я плакал, наверное, от осознания своей прошедшей беспомощности и от радости освобождения от нее, которая пришла вместе с милиционером, умевшим не только смотреть, но и профессионально видеть.

А пожилой милицейский старшина несколько растерянно даже гладил меня по голове. Думаю, и этот старшина заложил кирпичик в то, что я оказался на юридическом факультете Ленинградского университета. Ведь для меня тогда принципиальных различий между милицией и юстицией не было. Впрочем, для меня их нет и сейчас. Убежден, выделение той или иной элиты из делающих общее дело правоохранителей не только вредно для дела, но и безнравственно.

Вероятно, были еще детерминанты, подталкивавшие меня к правоведению. О части из них я забыл, на другие своевременно не обратил внимания. Однако есть два факта, о которых я забыть не в состоянии. Один из них, хронологически первый, имел место в Ленинграде. Трамвай шел по улице Максима Горького, что на Петроградской стороне. Справа там, непосредственно у трамвайных путей – ограда, металлическая решетка. Вагон трехдверный, именовавшийся почему-то американкой. Я в середке, стиснутый окружающими. Вдруг какое-то волнение на задней площадке. Крик! Сам я не видел тела, распростертого на копьях ограды. Из всеобщего обсуждения понял, что произошло. Пойманный за руку карманный вор пригрозил поймавшему письмом. Стоявшие рядом мужчины молча выбросили его из вагона. Как они открыли автоматическую дверь, не ведаю. Трамвай не остановился. После очередной остановки он пошел дальше почти пустой.

Второй факт имел место, когда я заканчивал школу. Мне написали из Мариуполя, что моя двоюродная сестра Нина умерла. Она тоже заканчивала школу и строила планы на будущее. Ее изнасиловали. От причиненных повреждений, полагаю, не только физических, она очень скоро умерла.

Студент

Экзамены мне сдавать было не надобно: медаль. На собеседование меня почему-то не вызвали, поэтому я приехал в Ленинград прямо к началу занятий. Юридический факультет (он, как и я, – путешественник) тогда помещался в здании истфака. Кров мне предоставил дядька геолог, и с тех пор для меня Петроградская сторона – родной дом, а Кировский (сейчас Каменноостровский) – лучший проспект в Ленинграде.

Со своими будущими сокурсниками я встретился первого сентября, как сейчас помню, в сотой аудитории. Сокурсникам было легче, они перезнакомились между собой во время сдачи экзаменов. Я подпирал стенку. Вдруг ко мне подходит, нет, подлетает энергичный улыбающийся парень без обеих рук: «Ты – уголовник?» Вопрос явно преждевременный, поскольку специализация обозначалась только на 4-м курсе. Но таков был Валя Тетеркин, потом – председатель суда в Северодвинске. Большой драчун (дрался он ногами) с прекрасным почерком. Он писал, сжимая ручку двумя культями.