Избранные труды. Норвежское общество

Человек и его семейная группа неотделимы от наследственного земельного владения. Как повествует «Сага о Стурлунгах», когда Снорри Стурлусон вознамерился переселиться из своей усадьбы Борг в Рейкь-ярхольт, одному из домочадцев приснился предок Снорри, великий скальд Эгиль Скаллагримссон, выразивший свое неудовольствие тем, чго представитель его рода бросает старое семейное достояние; из его слов явствует, что своим поступком Снорри проявляет пренебрежение к земле, на которой он и весь его род преуспевали, господствуя над окружающим населением³⁵. Пренебрежение по отношению к владению предков! В высшей степени показательное выражение: отчина, земля рода не мыслится как инертная материя, безразличный объект; люди испокон веков, «со времен языческих курганов», живут на ней, и «сила земли» как бы вливается в них, давая им могущество и преуспеяние. Заслуживает всяческого внимания и термин fraendgaror («усадьба сородичей»), который был применен тем же Эгилем в поэме «Утрата сыновей»: гибель сородичей воспринимается как невосполнимая брешь в ограде, которой уподоблен круг родственников. Garor, «двор», — это и есть родственный коллектив! Подобно тому как бонд или хольд наследовали от предков свой одаль, так и король Норвегии вступал в права отцовского наследия, занимая престол: он рассматривал страну как собственный одаль.

Но понятие «одаль» имело отношение не только к земле, оно было родственно группе понятий, выражавших в германских языках прирожденные качества, благородство, родовитость, знатность лица (aoal, aeoele, edel, eoel, adel, edila). Ссылаясь надлинную и славную родословную, человек одновременно доказывал и свою знатность и свои права на землю (еще раз вспомним об oolingar), так как по сути дела одно было неразрывно связано с другим, и одаль представлял собой не что иное, как родовитость человека, перенесенную на земельное владение и укорененную в нем. Aoalborinn («человек благородный») был синонимом ooalborinn («человек, рожденный с правом наследования и владения родовой землей»)³⁶. Происхождение от знатных предков облагораживало землю, которой владел их потомок, и наоборот, обладание такой землей могло повысить социальный статус владельца. Земля для древнего скандинава не была простым объектом владения, он был с ней связан многими узами, в том числе и не в последнюю очередь — психологическими, эмоциональными³⁷. То, что тяжба из-за одаля оказывается элементом мифо-поэтического построения, служит как бы поводом для сочинения эпической песни, лучшее доказательство поэтизации отношений землевладения, отнюдь еще не ушедших в сферу чисто вещных, субъектно-объектных отношений³“.

Я выделил из «Песни о Хюндле» рассказ о генеалогии Оттара, который предполагалось использовать для обоснования его прав на отцовское наследие в тяжбе с Ангантюром. Но совершенно ясно, что это лишь один составной элемент песни, к которому не сводится ее содержание. Повествование о действительном происхождении Оттара (то, что выше было названо его «первоначальной генеалогией», родословной в собственном смысле’ слова) перерастает в нечто более грандиозное — в развертывание картины сменяющихся и роднящихся между собой семей норвежских аристократов, общескандинавских героев, конунгов, южногерманских вождей, а затем и богов и иных сверхъестественных существ. Реальная родословная вливается в миф. легенду, в прорицание о грядущей гибели богов и мира. Сколь различными ни были отдельные части песни и их источники, в «Песни о Хюндле», в той форме, в какой она была записана и сохранилась, эти части объединены в одно целое, и те, кто создал эту песнь, и те, для кого она была составлена, несомненно, не находили в ней «швов» и противоречий, но воспринимали ее в качестве смыслового единства. Распарывать песни на бессвязные фрагменты и искать источники, из которых эти обрывки были заимствованы, — процедура современного аналитического сознания и порожденной им литературоведческой науки³⁹.

Итак, родословная Оттара дана в «Песни о Хюндле» на фоне мифа и включена в него — вот важнейший факт, с которым необходимо считаться после того, как, выделив эту родословную, мы попытались рассмотреть ее в сопоставлении с нормами норвежского права XII—XIII вв. Какой смысл для этих людей имело подобное объединение действительной генеалогии знатного норвежца с легендой и мифом?