Избранные труды. Норвежское общество

^s Эйнар Оулав Свейнссон и Л. Лённрот (Lönnroth L. Njals Saga. A Critical Introduction. Berkeley etc., 1976, p. 153 f.) указывают в данном случае на влияние на автора «Саги о Ньяле» «Саги об Александре», пересказа французской поэмы о македонском царе. Лённрот, который видит в «Саге о Ньяле» произведение, проникнутое христианской идеологией, интерпретирует отказ Гуннара покинуть Исландию как проявление его гордыни (самого тяжкого из грехов). Но не ближе ли к истине А. Вольф (Wolf А. Gestaltungskerne und Gestaltungsweisen in der altgermanischen Heldendichtung, S. 170 f), который, подвергая сомнению психологическую трактовку Свейнссона, расценивает поведение Гуннара (как и поведение Вестейна из «Саги о Гисли» в сходной ситуации, см. ниже) как героический поступок, в определенной мере аналогичный принятию Гуннаром, сыном Гьюки, вызова, брошенного Атли («Песнь об Атли»); решение Гуннара остаться проистекает из сознания необходимости поступить именно так, а не иначе, созерцание же природы дает толчок к кристаллизации решения.

⁹ Heusler А. Kleine Schriften. Berlin, 1969, Bd. 1, S. 349.

¹⁰ Между прочим, образ грешника в аду, стоящего на голове в инфернальном пламени, впервые, насколько мне известно, встречается в средневековой литературе в «Свети, ьнике» Гонория Августодунского — теологическом сочинении, чрезвычайно популярном во всей католической Европе и уже в ХИ в. переведенном на исландк кий язык.

¹¹ В данном случае глагол draga применен к действующим лицам. Но в этой же саге он не раз употребляется для обозначения активности безличной силы, которая «тянет», «тащит» людей.

¹² «Несудьба» — центральное понятие саги, замечает Эйнар Оулав Свейнссон. анализировавший «Сагу о Ньяле».

«Сага о Гисли». Опыт анализа

¹ В более пространной редакции «Саги о Гисли» начало иное: «Начинается эта сага с того, что Норвегией правил Харальд Прекрасноволосый». Харальд был отцом Хакона Воспитанника Адальстейна.

² Смиртщкая O.A. Функция глагольных временных форм в «сагах об исландцах» (к поэтике саги). — Вестник МГУ. Филология, № 2, 1976.

³ Комментируя эту сцену, П. Фут говорит, что здесь автор как бы сам становится Гисли, видит все происходящее его глазами и ощущает его руками (Foote Р. Ап Essay on the Saga of Gísli and its Icelandic Background. — In: The Saga of Gísli. Toronto, 1963, p. 106). См. ниже, примеч. 10.

⁴Это «открытие» сделано из чтения слов: «Он ... шарит впотьмах перед собой и касается рукой груди Тордис: она спала с краю». Автор саги прямо объясняет, почему Гисли коснулся сестры.

⁵ Pállson Н. Death in Autumn: Tragic Elements in Early Icelandic Fiction. — Bibliography of Old Norse-Icelandic Studies 1973. Copenhagen, 1974, p. 14 f, 19.

⁶ Впрочем, выдвигались и иные толкования: в них видели олицетворение двух религий - валькирию и ангела-хранителя — либо отражение психологического конфликта в душе Гисли. X. Паллсон пишет, что нигде в сагах нечистая совесть не исследована с такой глубиной, как в «Саге о Гисли»; эти сны он интерпретирует как кошмары, мучающие убийцу.

⁷ X. Палссон предполагает, что в намерение автора входило оставить нераскрытым. кто из подозреваемых, Торкель или Торгрим, действительный убийца Ве-стейна. Правда, он признает необычность такого приема в древнеисландской литературе.

⁸ Holtsmark A. Studies in the Gísla saga. — Studia Norvegica etimológica et folkloristica, 1951, Bd. 2, 6.

⁹ Andersson Th.Μ. Some Ambiguities in Gísla Saga. — Bibliography of Old Norse-Icelandic Studies 1968. Copenhagen, 1969.

^1(J Могут спросить, а откуда же автору саги известны все подробности убийства Торгрима, совершенного Гисли⁹ Об этом люди могли впоследствии частично узнать от самого Гисли, частично - от Гейрмунда, который наблюдал поступки Гисли, наконец, от Тордис, и из показаний всех этих лиц могла составиться картина, изложенная в 16-й главе саги. Я подчеркиваю: «могла», а следовательно, требование, предъявляемое к излагаемым в саге фактам — быть засвидетельствованными — в данном случае не нарушено.

¹¹ Как утверждает X. Палссон, Гисли может служить опровержением теории о том, что в сагах выражены героические идеалы языческой поры, ибо он, по оценке Палссона, не человек чести, а хладнокровный убийца; лишь смерть его героична, жизнь же Гисли представляет собой смесь трусости и упрямого стремления уцелеть (Pálson Н. Icelandic Sagas and Medieval Ethics. — Mediaeval Scandinavia. 1974, Bd. 7, p. 64 f.). На это можно возразить, во-первых, что для германцев честь и готовность совершить убийство не представляли никакого противоречия. Во-вторых, героическое поведение в эпосе и в саге, разумеется, не идентично. В частности, герой песни не будет спасать свою жизнь, а прямо пойдет на смерть, тогда как исландец саги будет отстаивать свою жизнь, пока возможно, но из этого никак не следует, что Греттир или Гисли не были героями в глазах авторов саг и их аудитории!