Вывод, сделанный старой теорией, ошибочен. Казуист должен, напротив, сказать: одним куском хлеба, который у меня есть, я могу, конечно, заглушить то или иное конкретное ощущение голода, испытываемое именно мной самим, но никогда, ни в каком случае не могу я заглушить им совокупность всех ощущений голода, действительных и возможных, теперешних и будущих, из которых слагается родовое явление, называемое потребностью в пище. А отсюда следует, что важность услуги, какую может оказать мне хлеб, никоим образом нельзя измерять тем, большое или ничтожное значение имеет вышеупомянутая совокупность ощущений голода. Это все равно, как если бы мы, желая определить высоту Лысой горы (Kahlenberg) близ Вены, вздумали приписать этому незначительному отрогу Альп общую высоту Альпийских гор. Действительно, и в практической жизни нам никогда не придет в голову считать неоцененным сокровищем, имеющим необычайную важность для человека, каждый кусок хлеба, который у нас есть; никогда не придет нам в голову предаваться безумной радости, как будто мы избавились от верной смерти, всякий раз, когда нам случается купить за два крейцера хлеб у булочника, или, напротив, называть величайшим злодейством по отношению к самому себе поступок человека, который оказывается настолько неблагоразумным, что дарит кусок хлеба, бросает его зря или отдает животному! Однако ж именно таким образом мы и должны были бы рассуждать, если бы хотели значение, принадлежащее
Итак, ясно, что при определении ценности материальных благ мы должны брать за основу отнюдь не шкалу видов потребностей, а только шкалу конкретных потребностей. Чтобы извлечь из этого вывода всю пользу, которую он может нам принести, необходимо точнее выяснить некоторые пункты, касающиеся состава шкалы конкретных потребностей, и обосновать их еще прочнее, чем это было сделано в предшествующем изложении.
Большинство наших потребностей может удовлетворяться по частям. В этом смысле их можно назвать потребностями делимыми. Когда я голоден, мне не приходится непременно выбирать одно из двух: или наесться досыта, или же оставаться совершенно голодным; нет, я могу и просто лишь смягчить голод, приняв умеренное количество пищи: быть может, впоследствии я совсем утолю свой голод, съев вторую и третью порции пищи, но, быть может, я так и ограничусь первым частичным утолением голода. Так как, конечно, частичное удовлетворение конкретной потребности представляет для меня иное, и притом меньшее, значение с точки зрения благополучия, нежели полное удовлетворение ее, то это обстоятельство уже само по себе было бы способно вызвать в известных размерах упомянутое выше явление, а именно, что в пределах данного вида потребностей существуют конкретные потребности (или части потребностей), имеющие различное значение. Но к этому присоединяется еще одно, очень важное обстоятельство.
Всем нам известно следующее явление, глубоко коренящееся в свойствах человеческой натуры: одного и того же рода ощущение, повторяясь беспрерывно, с известного момента начинает доставлять нам все меньше и меньше удовольствия, и, наконец, удовольствие это превращается даже в свою противоположность — в неприятность и отвращение. Всякий может на себе испытать, что потребность в четвертом или пятом блюде ощущается уже совсем не так сильно, как потребность в первом блюде, и что при дальнейшем увеличении числа блюд наступает, наконец, момент, когда человек начинает чувствовать отвращение к пище. Аналогичные явления наблюдаются в области большинства как духовных, так и физических наслаждений: возьмите долго продолжающийся концерт, лекцию, прогулку, игру и т. д. — всюду вы найдете то же самое.