Я охотно соглашаюсь далее, что количественные определения описанного рода отнюдь не могут считаться безошибочными, что, напротив, очень даже часто они оказываются совсем неверными. Ведь ощущения удовлетворения, которые мы сравниваем, нам почти никогда не приходится испытывать одновременно, напротив, при сравнении различного рода ощущений мы опираемся лишь на образы, сохраняющиеся в нашей памяти или даже созданные нашим воображением и потому зачастую совершенно призрачные. Всякий может по собственному опыту убедиться в том, что к наслаждениям, которые на минуту кажутся нам заманчивыми, очень часто мы относимся крайне пристрастно, оцениваем их чересчур высоко, в ущерб действительной пользе, получаемой в будущем. Однако ж я с особенной силой должен подчеркнуть следующее обстоятельство: вопрос о правильности нашей теории решается не тем, верны ли
рассматриваемые нами количественные определения, а только тем, действительно ли они совершаются в жизни. А что люди на практике постоянно прибегают к таким количественным определениям, — это несомненный факт. Мы утверждаем, что величина ценности материальных благ определяется величиной выгоды, какую человек получает от них. Нам возражают, что так как наши ощущения «несоизмеримы», то величина выгоды, получаемой нами от материальных благ, совершенно не поддается определению. Мы отвечаем и доказываем, что худо ли, хорошо ли, но, во всяком случае, она фактически подвергается определению, а доказать это — значит доказать реальность того предположения, на которое мы опираемся. Если же раз сделанные определения оказываются затем неточными или неверными, так от этого становятся неточными и неверными отнюдь не наше теоретическое объяснение определений ценности, а только сами эти определения ценности. Правильный расчет выгоды, получаемой нами от материальных благ, приводит именно к правильному определению ценности, неточный — к неточному, неверный — к неверному определению ценности, каких встречается бесчисленное множество в нашей хозяйственной жизни. Но неверный расчет точно так же служит для правильного объяснения неверных определений ценности, как правильные расчеты служат для объяснения верных определений ценности.Если мы подведем теперь итог всему сказанному выше, то получим следующие положения, которые я считаю непоколебимыми.
Во-первых
, наши потребности, желания и ощущения оказываются в действительности соизмеримыми, и притом общий пункт для сравнения их заключается в интенсивности испытываемых нами наслаждений и неприятных чувств.Во-вторых
, мы обладаем возможностью определять абсолютно и относительно степень приятных и неприятных ощущений, которые доставляют нам или от которых избавляют нас материальные блага, и действительно пользуемся этой возможностью (хотя нам и случается впадать при этом в ошибку).В-третьих
, эти-то количественные определения приятных ощущений и составляют основу для нашего отношения к материальным благам, и притом как для наших теоретических суждений о величине значения материальных благ для человеческого благополучия, а следовательно, и для определения ценности, так и для нашей практической хозяйственной деятельности.Отсюда следует, наконец, в-четвертых
, что наука не только не должна игнорировать субъективные потребности, желания, ощущения и т. д. и основывающуюся на них субъективную ценность, но именно в них-то и должна, напротив, искать точки опоры для объяснений хозяйственных явлений. Политическая экономия, не разрабатывающая теории субъективной ценности, представляет собой здание, воздвигнутое на песке. Но подробнее нам еще придется говорить об этом ниже.4. О величине ценности материальных благ при возможности различных способов употребления их. Потребительная ценность и субъективная меновая ценность