Избранные циклы фантастических романов. Компиляция. Книги 1-16 (СИ)

Не откладывая, послал Дворецкому запрос и через минуту знал про малышку многое: как зовут, когда родилась, с кем росла, какого числа и при каких обстоятельствах сгинула. Все это, наверно, я проглядывал и раньше, когда пытался понять, по каким критериям выбирают жертв, – но теперь меня заинтересовала ее мать. Тогда на эти странности я не обратил внимания.

Во-первых, женщина оказалась слишком молода для такой дочери: по моим прикидкам, нет тридцати. (Дворецкий тотчас подтвердил: двадцать шесть.) Во сколько же она родила – в четырнадцать? Во-вторых, в ее лице тоже проступали черты любвеобильного толстячка, хотя не столь явно. А если подняться еще выше?

Как выяснилось, бабушке чуть за сорок – выходит, у них это вроде семейной традиции?

Стоило копнуть тут глубже, как стали всплывать новые совпадения. В свои юные года бабуля тоже пропадала из дома. Как потом сама заявила: сбежала. То ли впрямь цыгане сманили, то ли проще оказалось свалить на них, благо подобных случаев хватало, – однако вернулась она месяцев через пять и с изрядно деформированной талией. Пришлось родителям срочно переезжать на новое место, а новорожденную выдавать за ее сестренку.

А когда нынешней маме стукнуло тринадцать, с ней стряслась похожая трагедь. Правда, ее-то прибило к одной из сект, в изобилии расплодившихся на рубеже эпох и взамен прежней, подпорченной лапши вешавших на уши свежачок. Результат тот же: ранняя беременность.

Указав разброс внешнего подобия, я в который раз запустил отбраковку пропаж, оценивая их наново. И тут разрозненные доселе факты сложились в цельную схему. Сюда же, как по заказу, легли сведения, добытые Гувером.

Игорек был поздним ребенком армейского генерала, помершего раньше, чем сынок пошел в школу. Может, оттого-то Калида с детства был одержим страхом смерти, но при этом, по странной закономерности, изводил мать угрозами броситься с балкона. Пару раз даже пытался покончить с собой – скорее для демонстрации. Зато повзрослев, он, как и положено маньяку, стал очень радеть о своем организме, воздерживаясь от любых излишеств, кроме разве обильной кормежки.

Годам к двадцати его одержимость приняла необычные формы, даже стала приносить плоды – причем в буквальном смысле. Как раз тогда Игорек освободился наконец от любящей и властной маменьки, завладев старенькой «Волгой», оставшейся еще от отца-генерала, и фамильной дачей – небольшой, но уютной, к тому ж упрятанной за высоким забором. И тогда же, видимо, исполнил первое свое похищение, присмотрев девственницу в ближней школе. В те годы подобная дикость еще не стала нормой (по крайней мере о ней не трубили) и за подростками приглядывали не шибко – так что развернуться было где. Надо заметить, таскал он не абы кого, а первых милашек, то ли полагая их самыми здоровыми, то ли для улучшения породы. Служить поначалу пристроился в районную поликлинику, где мог свободно рыться в картотеке, проводя предварительный отбор кандидаток. А доскональное обследование осуществлял уже сам, благо по образованию лекарь-недоучка.

Потом, правда, пришлось Игорьку расширять охотничьи угодья, чтобы не вызвать подозрений. А работать он стал санинспектором, разъезжая на своем драндулете по всей губернии. Процент брака, конечно, вырос, поскольку оценки «на глазок» нередко подводили, – соответственно возросло и число похищений. К тому ж и потребности прибывали.

После этого Калида некоторое время трудился милиционером, истово оберегая граждан от себя самого, а возможно, и участвуя время от времени в собственных розысках. Был не однажды отмечен за усердную службу, а особенно старался, вызнавая адреса юных правонарушительниц.

Оттуда плавно перетек в штатные комсомольцы, с охотой курируя младших школьников, а летом подвизаясь вожатым в пионерлагерях. Вряд ли он похищал собственных подопечных: опасно, да и не дозрели в большинстве, – но, должно быть, такое окружение его грело. Возможно, и щупал самых доверенных за интересные места. Но ныне, когда едва не в каждом «заслуженном преподавателе» подозреваешь если не маньяка, то извращенца, такие шалости кажутся невинными.

Затем ситуация в стране стала меняться, и Игорька обуяла жажда славы и признания – видимо, производная от его тяги к бессмертию. Он ударился в журналистику, благо язык подвешен неплохо, выступал с сенсационными материалами, чаще высосанными из пальца, по всевозможным поводам мелькал на местном ТВ, иногда прорываясь и на центральные каналы, даже принялся писать детские (!) книжки, с отменным усердием пропихивая их по издательствам.