Избранные творения

Глаголах аз в сердце своем, еже рещи: се аз возвеличихся (Еккл. 1:16); потому что увидел я внезапно совокупившимися на мне и величие владычества и пышность царства. Но прежде этого запасся приобретением во всем мудрости, которую невозможно и приобрести иначе, как с трудами и пролитием пота. Посему сказав: глаголах аз в сердце своем, еже рещи: се аз возвеличихся, присовокупил и сие: умножих мудрость; потому что пышность владычества, которая пришла ко мне сама собою, увеличил я присовокуплением мудрости, сказав сам в себе, что в этом наипаче надлежит оказаться мне имеющим верх пред царями, прежде меня бывшими, и иметь больше их мудрости. Ибо говорит: умножих мудрость паче всех, иже быша прежде мене во Иерусалиме (Еккл. 1:16). И размыслил, как возможно достичь сего. Ибо кому не известно, что мудрость состоит в ведении того, над чем прежде потрудились другие трудолюбцы.

Почему говорит: сердце мое видя многая, премудрость и разум, так как не само собою, не без усилия дано ведение о подобном сему; но потому что, говорит Екклесиаст, сердце мое вдах, еже ведети премудрость и разум (Еккл. 1:17). Не было бы возможности дознать мне сие, если бы труд и размышление не предшествовали ведению. Но и притчи и хитрость уразумех, продолжает он, то есть, приобрел понятие высшего, составляемое по сходству чрез сличение сего с окружающим нас. И сие–то изучил я, говорит он. Ибо, как свидетельствует, уразумех притчи и хитрость. Как и Господь, научая в Евангелии слушателей, представляет взору слово о Царствии, изобразив, или жемчужину, или сокровище, или брак, или горчичное зерно, или закваску, или что; либо подобное, не в том смысле, что это самое и есть Царствие; но уподоблением означаемому сими вещами применительно указует слушателям некоторые отблески и загадочные черты того, что; превышает понятие. И на это, говорит Екклесиаст, стало у меня произволения духа приобрести себе множество мудрости, чтобы, сделавшись мудрым, по сему самому не погрешить мне в ведении сущего, и не оставаться ненашедшим того, что; полезно; потому что из мудрости составляется ведение, а ведение делает для нас более доступным суд внимательного. Сие же обыкновенно не без усилия достается старательным, но приложивший себе ведение, без сомнения, до одной меры с учением простирает и труд. Посему Екклесиаст говорит: приложивый разум, приложит болезнь (Еккл. 1:18). А когда дошел до этого, тогда о приятном произносит приговор, как о суетности.

Ибо сказывает о себе: рекох аз в сердце своем: прииди убо, да тя искушу в веселии, и виждь во блазе: и се такожде сие суетство (Еккл. 2:1). Ибо не тотчас предал я себя на такое испытание, и не прежде, как вкусив строгой и благонравной жизни, поползнулся на участие в удовольствиях, но искусив себя в первом, и преуспев нравом в угрюмости и непреклонности, в чем для старательных наипаче заключаются уроки мудрости; тогда уже снисходит до того, что; почитается приятным для чувства, не страстью увлеченный в это, но с намерением рассмотреть, точно ли к ведению истинно доброго содействует сколько нибудь приводимое в услаждение чувство. Ибо тогда, то есть в начале, и смех делает своим врагом, и страсть называет погрешением (Еккл. 2:2); и это по смыслу значит тоже, что назвать скудоумием и безумием. Ибо если кто в собственном смысле назовет чем иным этот смех, это и не слово, и не дело какое либо, совершаемое с какою либо целию но непристойное разверстие уст, перерывистое дыхание, содрогание всего тела, расширение щек, обнаружение зубов, десен и нёба во рту, кривляния шеи, беспорядочное изменение в голосе, пресекаемое перерывами дыхания; то будеть ли это что другое, спрашивает Екклесиаст, а не безумие? Почему говорит: смеху рекох: погрешение (Еккл. 2:2): как бы так сказал смеху: «ты не в уме, из себя вышел, не держишься в пределах долга, добровольно себя безобразя, извращая вид свой в страстный и производя это извращение без всякой пользы».