Избранные творения

Итак, на каком же основании мы говорим, что являющееся нашим чувствам представляет нам некое подобие разделенного и вместе соединенного? Видел ли ты когда–нибудь весной сияние дуги в облаках? Я имею в виду ту дугу, которую по общему словоупотреблению мы привыкли называть радугой. Знатоки говорят, что она появляется, когда в воздухе растворена какая–то влага, когда сила ветров все влажное и сгущенное в испарениях, образовавшее уже облака, превратила в дождь. А [радуга] получается, говорят, таким образом. Когда солнечный луч, наискось проходя густоту и мглу облаков, потом прямо упрется своим кругом в некое облако, тогда происходит как бы перегиб и возвращение света на самого себя, потому что свет от влажного и блестящего идет назад в противоположную сторону. Поскольку же отблески пламени по природе имеют свойство, попадая на что–либо гладкое, отражаться и поскольку лучи [солнца] на влажном и гладком воздухе оставляют круговидное изображение, то по необходимости и на прилежащем к облаку воздухе отсвечивающее сияние описывает нечто подобное образу солнечного круга. Таким образом, один и тот же свет и непрерывен в себе, и разделен. Будучи многоцветным и многовидным, он незаметно окрашивается различными цветами утаивая от наших взоров переход от одного цвета к другому, так что между голубым и огнистым цветом, или между огнистым и пурпуровым, или между этим последним и янтарным невозможно распознать середины, в которой смешиваются и отделяются один от другого разные цвета. Ибо отблески всех [цветов], видимые вместе, лучезарны и, скрадывая признаки взаимного соприкосновения, остаются неразличимыми, так что невозможно найти, где оканчивается огнистый или изумрудный луч в радуге и где начинает быть не таким уже, каким видим в лучезарном [сиянии].

Поэтому, как в этом сравнении, мы и ясно распознаем различия цветов, и не можем различить чувственно разницы между одним цветом и другим, так рассуждаем и о возможности представлять нечто подобное относительно божественных догматов. Хотя ипостасные свойства, подобно [каждому] цвету из видимых в радуге, сияют в каждом из исповедуемых во Святой Троице Лиц, однако же в рассуждении естественного свойства невозможно представить никакой разницы у одного Лица с другим, но при общей сущности в каждом Лице сияют отличительные свойства. Ибо и там, в сравнении, одна была сущность, имеющая это многоцветное сияние и лишь преломляемая в солнечном луче, но цвет явления многовиден.

Так и чрез творение учит нас разум не находить странным учение о догмате, когда, встретив трудное для понимания, мы придем в недоумение, соглашаться ли на сказанное. Как в случае видимого для глаз оказалось, что опыт лучше понятия о причине, так и в догматах, превышающих разум, в сравнении с тем, что постигает рассудок, лучше вера, которая учит нас о раздельном в ипостаси и о соединенной сущности. Итак, поскольку слово наше открыло в Святой Троице и общее, и отличительное, то понятие общности возводится к «сущности», а «ипостась» есть отличительный признак каждого Лица.

6. Но может быть, кто–нибудь подумает, что предложенное понятие об ипостаси не согласно со смыслом апостольского писания, где апостол говорит о Господе, что Он «сияние славы и образ ипостаси Его» (Евр. 1:3). Ибо, если ипостасью назвали мы совокупность отличительных свойств, созерцаемых в Каждом, и как об Отце признаём, что есть нечто собственно в Нем созерцаемое, чрез то Он один познается, так то же самое исповедуем и о Единородном, то как же Писание в этом месте наименование ипостаси приписывает одному Отцу, а Сына называет образом ипостаси, который обозначается не собственными Своими, а Отеческими чертами? Если ипостась есть отличительный знак бытия Каждого и собственностью Отца признается — быть нерожденным, Сын же изображает в Себе отличительные свойства Отца, чтобы Он один по преимуществу именовался нерожденным, если только тем, что отличает Отца, обозначается бытие Единородного.