Избранные творения

Но боюсь, говоришь ты, что естество наше склонно ко греху, и посему медлю приступить к благодати возрождения. Хотя благовиден предлог твоего страха, и хорошо ты прикрываешь себя покровом осторожности, но короткий вопрос тебе предложенный легко скинет с тебя личину. Ты говоришь, что остаешься оглашенным, боясь греха: скажи же, какою ты живешь жизнью: не подлежащею осуждению, жизнью безгрешною, или во грехах? Если безгрешною, то почему боишься крещения, и до него сохраняя предписанную законом правильность жизни? Если же у тебя не чиста и не внимательна жизнь то зачем медлишь в беззакониях и долгим упражнением приобретаешь навык в зле? Ясно, что ты ожидаешь последнего вздоха, чтобы с принятием крещения в последний час окончилась жизнь. Это новая и странная торговля, не золотом и одеждами, но множеством беззаконий, мелочное барышничество очищением души. Как свиньи переходят из лужи в лужу, и грязь служит жилищем для них; так сжившиеся с нечистотою прибавляют одно беззаконие к другому, ибо или оскверняются блудом, или изощряются в гнусном прелюбодеянии, или предаются пьянству, возбуждающему злые пожелания, или делают сродные сим и сходные грехи. Они боятся крещения, как запрещения удовольствий и удержания от гнусных наслаждений. Итак, когда выставляющий предлогом замедления крещения грехи говорит, что боюсь; то ясно, что он не греха остерегается, но желает долее оставаться в греховной жизни. А имеющие в глубине души такую худую мысль во первых и не удостаиваются благодати, но обманывая себя суетными надеждами, неожиданно поемлются смертью, застигающею тихо и нечаянно, как коварный тать. Но если Бог, по великому Своему долготерпению и благости, и удостоит любителя греха, таинств в последний день, они не получат от этого торга столько выгоды, сколько думают. Думают, что для них тотчас же отверзнется царство небесное; что они улучат некое жилище изобильное дивными благами, и удостоятся почестей наравне с праведными. Но это — суетная надежда обольщающая душу ложным мнением. Как мне кажется, судьба людей в будущей жизни будет троякая, говоря вообще без подразделений. Первый чин достойных хвалы и праведных; второй — и не удостаиваемых почести и не наказуемых; третий — несущих наказания за грехи свои. Где мы поставим принявших благодеяние крещения пред смертью? Ясно, что в разряд вторых, и это по снисхождению, чтобы и они не лишены были части в человеколюбии, свойственном Богу. Ибо нерадевший о пути преуспеяния в добродетели не свободен от наказания и осуждения, потому что если желание зла подвергает осуждению, то ненавидение добра есть явный признак испорченности. Итак, что ты приобретешь великого, когда лишишься царствия и тех обетований, которых око не видало, и ухо не слыхало? Но я не терплю наказания, говоришь ты, не страшусь угроз; с меня достаточно, если не потерплю чего либо худого, хотя и не окажусь преуспевшим в чем либо благородном. Это образ мыслей лукавого раба, стоящего осуждения на тяжкую работу, уз, бичей, который старается только избегнуть наказания и ни во что ставит наслаждение свободною славою и почестями светлыми. Таким людям неприязнен самый голос всех святых, противны деяния праведных от начала мира. Они все не боязненно любили опасности, давали желающим рассекать и умерщвлять различным образом тело, и при всяких мучениях не ослабевали в подвиге, ожидая в царстве небесном чести за кровь и мужество. Ради сего Авраам, получив повеление, приносил в жертву своего сына, Моисей боролся с трудностями пустыни, Илия проводил пустынную и полную лишений жизнь; и все пророки «проидоша в милотех и козиих кожах, лишени, скорбяще, озлоблении» (Евр. 11:37). Ради сей чести благовестники терпели раны за Евангелие и мученики подвизались против казней от мучителей. И каждый истинно разумный, носящий в себе образ Божий и сочувствующий высокому и небесному, не захотел бы ни жить, ни воскреснуть вместе с прочими имеющими ожить людьми, если бы не надеялся заслужить похвалу от Бога, как добрый раб, и удостоиться каких либо почестей. При сем образе мыслей и Давид собственное свое стремление к Богу уподобляет жажде еленя и желает видеть лице Божие, чтобы возвеселиться в мысленных объятиях (Псал. 41:1–2); и Павел желает, совлекшись плоти, как тяжелой и обременительной одежды, «разрешитися и со Христом бытии» (Флп. 1:23). Конечно оба они имели в виду блаженное и неизменяемое веселие. Если же к нему нет никакого влечения, то все прочее по истине, как говорит Екклезиаст, «суета суетствий» (Еккл. 1:2).