Избранные жития святых

Явясь в суд в зеленой повязке и красных башмаках, Онуфрий го­ворил: «Назад тому 15 лет ранен я в подобном месте; с того времени рана моя не заживает; врачи говорят мне: если не явлюсь в то место, где ранен, не исцелею». – «Что за рана у тебя?» – спросил кадий. «Будучи юным, – отвечал блаженный, – по неразумию высказал я желание потурчиться, хотя никогда не служил вере вашей, а всегда жил хри­стианином. Придя в зрелый возраст, чувствую жгучесть этой раны и с полным убеждением говорю: магометанство – пагуба душе». Сказав это, он сбросил с головы зеленую повязку. Судьи онемели. Наконец молодой турок, казавшийся себе очень умным и ловким, говорит: «Что ты делаешь, братец? Это – священная вещь: подними и накройся ею». Исповедник отвечал: «Называть пустую вещь святою – богохульство. В том-то и беда людей потерянных, что отвергают, топчут в грязи Богом открытую истину и Богом посланную святыню, а чтут мечты больного воображения людского, глупости, осмеиваемые трезвым умом; точно как язычники не ищут Искупителя мира грешного, создали себе и нрав­ственность, и рай по вкусу животных страстей. Да и еще довольны собою! Не страшное ли это состояние?» Исступленные закричали: смерть христианину. Очередной военный чиновник отвел исповедника в тюрьму мусселима и наложил на него колодку. При этом один маго­метанин дал исповеднику две пощечины. «Благодарю за себя и жалею о тебе», – сказал исповедник. Премудрые судьи, побывав в мечети, решили: смерть христианину, если не благословит Корана. Исповед­ник, вновь позванный на суд, не изъявил желания целовать глупости магометанства. Судьи приговорили истребить и память его. Вследствие того обезглавленное тело и вся одежда мученика брошены были в море. Страдание совершилось 4 января 1818 года, на 32 году мученика.

День пятый. Память святых Талиды и Таоры

В верхнем Египте, иначе в Фиваиде, в IV и V веках было множество женских обителей. В городе Оксиринхе, ныне почти засыпанном песком, было до 20-ти тысяч инокинь. Древние публичные здания и храмы, по­священные прежде ложным божествам, обращены были в иноческие обители. Влияние иноческой жизни на горожан было изумительное. Они имели такую любовь к успокоению странных, что высылали слуг к городским воротам и сами выходили смотреть, не близится ли где ка­кой странник? Если странник был инок, бежали навстречу ему, каждый тащил к себе; хватались за плечи, за одежду, только бы иметь счастье успокоить его. Руфин говорит как очевидец, что в его время в Оксирин­хе не было ни одного язычника и ни одного еретика, так что епископ с такою же свободою мог проповедовать на площади, как и в церквах[4].

Дивный тут был и епископ Апфий. Когда он был монахом, вел весьма строгую жизнь; а когда стал епископом, хотел вести такую же строгую жизнь и среди мира, но не мог. Повергаясь пред Богом, говорил он: неужели по причине епископства отступила от меня благодать? И было ему открыто: «Нет, но тогда ты был в пустыне, там не было ни одного человека – и Бог помогал тебе, а ныне ты в мире – и люди помогают тебе»[5].

На восточном берегу Нила стоял город Антиноя, а напротив Антинои – Гермополь, ныне, с VII века, Ашмунейм. На восточном бе­регу продолжавшиеся Аравийские горы испещрены пещерами – это древнейшие каменоломни и гробницы. И здесь-то были Фиваидские уединения, прославленные делами христианских подвижников и под­вижниц. Они начинались от нынешней Миниэты и тянулись далеко на юг. В Шейх-Абаде, возле исчезнувшей Антинои, в мечети показы­вают гробницу Антинойского епископа Аммона, подписавшегося под определением собора 394 года[6]. По известию Палладия, в Антиное было 12 женских обителей, где вели жизнь богоугодную.

Между Антинойскими подвижницами отличалась особенно высо­кою духовною жизнью старица амма (мать) Талида[7]. Она уже восемьдесят лет пребывала в подвижничестве, когда виделся с нею Палладий. С нею жило шестьдесят девственниц. По ее наставлениям они проводили жизнь постническую и чистую. Они все так уважали и любили ее, что ворота монастыря их не затворялись, как в других монастырях; одна любовь и уважение к воле аммы удерживали их в стенах обители, и они крепко хранили чистоту души и тела для вечной славы. В ушах и сердцах их постоянно звучали слова Апостола, переданные им аммою: Поступайте достойно звания, в которое вы призваны, со всяким смиренномудрием и кротостью, и долготерпением, снисходя друг другу любовью, стара­ясь сохранить единство духа в союзе мира (Еф. 4, 1–3). Амма Талида достигла невозмутимой чистоты душевной. «Когда пришел я к ней и сел, – говорит Палладий, – она села подле меня и положила на мои плечи свои руки, с изумительным упованием на Христа, сохраняющего чистоту ее помыслов».