Избранный

Париж Трофимова давно уже не воспринимала как одну из сияющих величием мировых столиц, излюбленное лакомство туристов всего мира. Она жила в нем долго и уже не замечала абсолютно ничего, кроме суеты и шума, связанных с большим количеством эмигрантов с Черного континента. Кто бы мог подумать, что все сложится именно так! Когда ей объявили, что отправляют работать в парижский корпункт, она бесконечно обрадовалась. По всем законам продвижения по карьерной лестнице (а законы эти Эвелина за годы работы в медиабизнесе изучила в совершенстве), уж ей-то точно не светило столь лакомое место. Обычно в заграничные корпункты посылают на работу сынков и дочерей боссов или тех, кто выслужился до остатка и обретал свой последний бонус. Вопросы в голове вертелись, но она их, само собой, и не думала задавать – просто собрала чемоданы и села в самолет.

Первые дни в Париже, в который она попала впервые, стали днями ошеломляющего звонкого счастья. Как хорошо, что позади осталась эта жуткая Москва, в которой над всем властвует страх, множа мании и фобии, мешая жить, любить, работать… Но вскоре Трофимова поняла, что ее удивительное назначение не является началом чудесной сказки, что на роль Золушки, превращающейся в принцессу, ее никто не назначал. Руководитель корпункта Вольдемар Чекальный или, как его звали друзья и собутыльник, Волик, родственник владельца холдинга Альфреда Брынзова, оказался полнейшим ничтожеством, думающим только о бабах, спиртном и развлечениях. Другие работники, набранные Чекальным, тоже не отличались ни смекалкой, ни находчивостью, ни работоспособностью. На ее хрупкие женские плечи легла неимоверная служебная нагрузка. Похоже, ее выписали в Париж, чтобы она делала все за всех, а Волик докладывал бы начальству о своих творческих достижениях.

Она уставала так, что по вечерам навзрыд рыдала в своей небольшой служебной квартире, из которой так живописно смотрелся Антверпенский сквер. Когда она видела в окно счастливых мамаш, катающих по скверу коляски или наблюдающих за резвящимися чадами, ее кулачки сжимались так, что ногти больно впивались в кожу ладоней. Ей виделось, что кто-то заставил ее заглотить крючок, и она теперь беспомощно болталась на леске, лишенная настоящей жизни.

Раздражение, усталость, злоба накапливались в женщине с каждым днем. Ей представлялось, что ее личная жизнь не складывается из-за этой дурацкой затянувшейся командировки. Время шло и губило ее. Париж медленно становился ее адом…

– Какой кофе вы предпочитаете? – Климов, задавая этот вопрос, мягко заглянул Эвелине в глаза.

– Предположим, я не предпочитаю никакого кофе. Такая жара может, выпьем что-нибудь прохладительного?

Она отвыкла от мужского внимания. Даже от такого, когда оно обусловлено только лишь светскостью кавалера и его хорошим воспитанием. Имея дело главным образом с Чекальным и его женоподобными приятелями, Эвелина c каждым днем преисполнялась презрения ко всему мужскому племени. Но иногда, в запрятанных глубоко мечтах, ее так и подмывало познакомиться с каким-нибудь арабом, источающим силу и мужество, отдать ему всю себя, назло «этим», но она боялась попасть в историю. Об эмигрантах из арабских стран рассказывали всякие ужасы.

7

Воскресным утром в парижской подземке пахло чем-то затхлым, в воздухе смешивались терпкие ароматы людских тел и пыли. Все это поднималось, циркулировало по вагонам и станциям. Антуана, почти не спавшего в ту ночь, периодически смаривал сон. Случалось, он на короткое время проваливался довольно глубоко, но тут же, словно от внутреннего толчка, просыпался и напряженно всматривался в лица немногочисленных пассажиров. После вчерашнего дня, так неожиданно придавшего его весьма до этого небогатой на события жизни совсем другое качество, он решил не ослаблять внимания ни на секунду. Ведь они с Геваро впутались в такую опасную историю. Их вчера чуть не убили, что бы там Геваро ни говорил…

Тургеневская библиотека традиционно прописана в Париже в Латинском квартале, недалеко от улицы Монге. Когда-то эту библиотеку можно было назвать крупной. Здесь собирались видные эмигранты и за чаем с сушками рассуждали о судьбе России. Но судьба России между тем развивалась совсем по другим законам, эмигранты дряхлели, все реже выходили из домов, а их отпрыски уже не так рьяно интересовались делами на Родине, а уж тем более ее литературой. Несколько маленьких комнат на втором этаже – вот и все, что теперь осталось от прежде самой посещаемой русской библиотеки. «Боже правый! Сегодня же выходной, – мелькнуло в голове у Антуана, – здесь наверняка никого нет. Как же Геваро это не предусмотрел, отправляя меня сюда?» Однако сомнениям юноши суждено было быстро рассеяться. Пожилая дама с очень ухоженным лицом и волосами недобро взглянула на Антуана из-за двери, но, увидев полицейское удостоверение, не меняя сердитого выражения, пригласила его войти. Она с небольшим акцентом, но очень чисто говорила по-французски: