Избранный круг

Не умолкала она ни на секунду. То ли от смущения, попав в компанию незнакомых людей, то ли пыталась таким образом произвести впечатление на Земекиса. У Ларисы уже минут через двадцать начал тупо, как при высокой температуре, ломить затылок. Это было не просто ужасно, этому не видно было конца. Георг слушал, взирая по сторонам с обманчивым равнодушием, Мурзик с Земекисом многозначительно переглядывались у нее за спиной, а Марьяна на середине пространного экскурса о разнице между «земляными пигментами» и красками «медного происхождения» незаметно отступила под своды того, что Валечка называла «нефом», сделала назад один шаг, другой, исчезла за колонной и больше не появлялась. Ларисе страстно хотелось поступить точно так же. Несколько раз она, упираясь взглядом в темные Валечкины зрачки, пыталась дать ей понять, что лекции и длинные монологи здесь неуместны, и, что самое интересное, Валечка отвечала ей таким же понимающим и вполне осмысленным взглядом – что-то жалкое, извиняющееся мелькало в ее глазах, но, по-видимому, сила смущения или привычки оказывалась могущественнее: понимание в глазах пропадало, осмысленность вытеснялась профессиональным упорством, и запнувшаяся на мгновение Валечка продолжала читать одну лекцию за другой – с той же сладкой улыбкой экскурсовода, стремящегося понравиться аудитории.

Все-таки она была безнадежна.

И тут Лариса вновь поразилась искусству, с которым был найден выход из этой тягостной ситуации. Никто не сделал Валечке ни одного замечания, никто не стал кашлять или сбивать ее недовольными возгласами. Лекция в соборе была выслушана с благодарностью. Георг беззвучно поаплодировал, Земекис поцеловал Валечке кончики пальцев. Однако, когда уже после церкви они зашли в местный ресторанчик позавтракать, тот же Георг затем, вероятно, чтобы дать хоть немного передохнуть остальным, превратился минут на пятнадцать в почтительного и чуткого собеседника. Он даже задавал Валечке какие-то дополнительные вопросы. Слушал, восхищенно кивал, вставлял вполне уместные замечания. А когда решил, что уже достаточно сделал для общества, незаметным движением глаз сбросил ее на Мурзика. А когда выдохся Мурзик, пожертвовав ради этого превосходным пломбиром, эстафету служения перехватил отдохнувший Земекис.

Вероятно, к тому моменту судьба Валечки была уже окончательно определена, потому что Земекис на выходе из ресторанчика высказался в том смысле, что компания, разумеется, вещь хорошая, но бывают периоды, когда хочется побыть и наедине, правда, Валечка, нам ведь надо поговорить друг с другом? – и подхватив ее под руку, увлек куда-то в сторону универмага. А когда часа через три, осмотрев все, что требовалось, они снова, как было условлено, встретились на главной площади городка, Земекис появился уже один и вид у него был чуть вызывающий и вместе с тем чуть смущенный.

– Слил, – ответил он на безмолвный вопрос Ларисы. – Дал ей денег, пусть возвращается электричкой. Или вот – автобус здесь междугородный ходит – прямо до центра…

– Тогда поехали, – сказала внезапно материализовавшаяся Марьяна. – Поехали-поехали, не тяните. Не дай бог, она сейчас прибежит.

Ларисе стало не по себе.

– Что же, мы ее бросим?

– Конечно, – с непонятной, какой-то отстраняющей интонацией ответил Георг. – Или ты хочешь слушать ее всю дорогу обратно? Хочешь? Не хочешь?.. – Впервые со времени их знакомства он глянул на нее, будто издалека. Открыл дверцу машины и скучновато спросил: – Ну что, ты садишься?

Лариса мгновенно очутилась на своем месте. И все же проглоченные возражения першили у нее в горле. Неловкость, будто чужое платье, сковывала движения. Укладывалась под колеса тянущаяся до неба лента шоссе. Вырастали, точно из-под земли, и тут же проваливались назад дорожные указатели. Встречные машины обдавали их взрывами горячего воздуха. И она представляла себе, как темноволосая элегантная Валечка, в брючном своем костюмчике, в сиреневой блузке, надетой, наверное, специально для этого путешествия, растерянно стоит у собора, сжимая пальчиками всунутые Земекисом деньги, как она непрерывно моргает, постепенно догадываясь, что к чему, как она внешне спокойно идет к вокзалу и дожидается электрички, как усаживается у окна и сразу же отворачивается от соседей, и как все то время, пока колеса выстукивают по рельсам, она беззвучно, в уме, читает сама себе длинную, не очень интересную лекцию, шевелит губами, помаргивает, щелкает запором на сумочке и не может остановиться, потому что тогда она просто заплачет.

Вот так же когда-нибудь они «сольют» и меня.

Она искоса, но внимательно поглядывала на Георга. Тот подруливал выверенными редкими движениями ладоней. Вдруг – вскинул лицо и одарил улыбкой солнечную пустоту впереди.

– Раз, и готово, – весело сказал он.

– Ну да, выбросили человека, как тряпку…

Улыбка у Георга застыла. Он слегка прижал машину к обочине, пропуская прущий из-за поворота фургон. Просквозил через весь салон выхлоп отработанного горючего.

А затем Георг вновь вырулил на середину.

Скулы у него одеревенели.