голова поплыла. Снова потирая глаза, он почувствовал, как живот сделал кульбит.
- Эй, сделай мне одолжение?
айЭм бросил на него взгляд.
- Да, что угодно. Что тебе нужно?
- Сверни на обочину.
- Что...
- Прямо сейчас, мать твою.
айЭм выкрутил руль и съехал на обочину, и прежде чем машина остановилась, Трез
распахнул дверь - и датчик закрытия двери действительно позаботился о том, чтобы
колеса надежно остановились.
Как и сказала та женщина.
Наклоняясь как можно дальше, Трез выблевал все, что оставалось в его желудке - а
там была одна лишь желчь. Содрогаясь в рвотных позывах, рыгая и чувствуя приближение
очередной волны, он выругался, осознавая, что точки перед глазами собираются в ауру.
Мигрень. Тупая, гребаная мигрень.
- Головная боль? - спросил айЭм, когда мимо них прогрохотала фура.
Это небезопасно, подумал Трез, когда холод просочился в салон БМВ. Им стоило
свернуть на выезд...
Он ответил на вопрос брата новым приступом рвоты, а затем обмяк на сиденье. По
непонятной причине он посмотрел на свои белые слаксы и заметил пятна, оставшиеся
после того, как он потерял сознание и рухнул на землю.
Вот почему не стоит носить белое.
- Чем я могу помочь? - спросил айЭм.
- Ничем, - он захлопнул дверь. - Поехали. Я попытаюсь сдержать это - но можно
выключить обогреватель?
Он почти ничего не помнил из дороги до особняка, все это время посвятив
наблюдению за аурой, развивавшейся из небольшого скопления искорок в центре поля его
зрения, расправлявшей крылья и вылетавшей за пределы его зрения. Но в следующий
момент он понял, что брат помогает ему выбраться из машины и как инвалида
сопровождает к парадному входу в особняк. Как только они оказались внутри, в холле с
его разноцветными колоннами, золотой лепниной и гребаными хрустальными
канделябрами, это вызвало у него новый приступ тошноты.
- Кажется, я сейчас...
Фритц,
Бумажный пакет. Больничный, ярко-зеленый бумажный пакет для страдающих от
укачивания.
Согнувшись пополам и удерживая круглое отверстие у рта, Трез подумал о трех
вещах: 1) кто, черт подери, расхаживает с блевпакетами наготове; 2) какую еще хрень этот
мужчина таскает в своем костюме пингвина; 3) и почему это должно быть желчно-
зеленого цвета?
Если уж заставляешь людей блевать чем-то, зачем делать эту хрень цвета
горохового супа?
Можно же сделать ее веселенького желтого цвета. Или милого белоснежно-белого.
Хотя учитывая то, в каком состоянии находились его штаны...
Когда Трез наконец-то выпрямился, эта пресловутая-наковальня-стоящая-на-
половине-его-головы начала вдалбливаться в череп, и связные мысли стали вытесняться
замысловатой странностью, всегда приходившей с мигренью.
- Поможешь подняться? - пробормотал он, не обращаясь ни к кому конкретно.
Неудивительно, что айЭм взял дело в свои руки и проводил его в новую комнату, в
которой он жил с тех пор, как Рейдж, Мэри и Битти заняли покои на третьем этаже.
Через комнату. На кровать. Лечь на спину.
Как обычно, горизонтальное положение принесло с собой лишь незначительное
облегчение, недолгий момент, когда его живот успокоился, а голова взяла передышку - но
потом все стало во сто крат хуже.
По крайней мере, айЭм точно знал, что ему нужно. Туфли Треза оказались сняты
одна за другой, но брат знал, что носки нужно оставить, потому что во время головной
боли в конечностях Треза ухудшалась циркуляция крови, и он замерзал. Следующим исчез
ремень, слаксы тоже оказались сняты, а потом его окутало одеяло. Пиджак остался на нем,
как и рубашка. Снятие этих предметов одежды потребовало бы слишком многих действий
и скорее всего спровоцировало бы новую рвоту.
В которой ты точно не нуждаешься, когда голова и без того раскалывается.
Затем занавески оказались задернуты, хоть сегодня луна и не светила. Рядом с
кроватью расположилась корзина для мусора. И матрас неизбежно промялся, когда айЭм
опустился рядом с ним.
Боже, они столько раз проделывали это.
- Обещай мне, - произнес Трез в темноте опущенных век, - что ты дашь ей работу. Я
не стану ее преследовать, клянусь. Вообще-то я даже не хочу ее снова видеть.
Он слишком склонен опять вытворить какую-нибудь глупость...
И когда ее вкус вновь вернулся на его язык, он выгнулся от боли в сердце.
- Жаль, что ты не принимаешь лекарств от этого, - тихо выругался айЭм. - Мне
ненавистно смотреть на тебя в таких муках.
- Это пройдет. Всегда проходит. Дай этой женщине работу, айЭм. И я ее не
побеспокою.
Он ждал, когда брат что-то скажет в ответ или возразит, и не получив ничего, он
приоткрыл глаза - лишь чтобы содрогнуться и зажмуриться. Хоть единственный свет в
комнате проникал через почти закрытую дверь в коридор, это дерьмо было слишком
мощным для его гиперчувствительных глаз.