Избраное

Это было десять лет назад,

А сдается, что совсем недавно…

Эх, жена, Галина Николавна,

Где же нынче был твой синий взгляд?

Что могло с тобою приключиться?

За окошком полночь. Холодок…

Сел Андрей. Не хочется, не спится!

– Лешка, брось мне спичек коробок.

Таня спички со стола взяла,

Кинула Андрею, усмехнулась:

– Что, геолог, нелегки дела? –

И, локтями хрустнув, потянулась.

Хороша Татьяна, что скрывать:

Строгий профиль, как из-под резца,

Мягкая каштановая прядь,

Блеск зубов и матовость лица.

Только это ни к чему Андрею,

Он спокойно на нее глядит.

Таня – это статуя в музее,

Хороша, а сердце не болит…

За окошком черною лисицей

Ночь несется, к травам припадая.

Эх, Андрей, чего грустить, вздыхая?!

Надо спать. Да вот никак не спится.

– Это скверно: ждать и не дождаться, –

Таня вдруг сурово изрекла. –

Я вот тоже как-то раз, признаться,

Милого напрасно прождала.

Первый курс… Девчонка… Дура дурой.

И взбрело ж мне в голову тогда,

Что с моим лицом, с моей фигурой

Покорю я парня без труда.

Он был славный, добрый, беззаботный,

С полуслова друга понимал.

А со мной хоть и шутил охотно,

Но любви моей не замечал.

Да, любви. Но мне открылось это

Слишком поздно. Так-то, побратимы.

В этом нет уже теперь секрета,

Все ушло и пролетело мимо…

Но тогда мне, помню, показалось,

Что вздыхать, робея, ни к чему

И что, коль со счастьем повстречалась,

Взять его должна я и возьму.

По каким неписаным законам

С давних пор уж так заведено,

Что о чувствах девушкам влюбленным

Первым говорить запрещено?!

Любит парень – парню все возможно:

Признавайся, смотришь – и поймут…

А девчонка – лютик придорожный:

Жди, когда отыщут и сорвут.

Только я не робкого десятка.

Что мне было понапрасну ждать?!

Для чего играть со счастьем в прятки?

Он молчит, так я должна сказать!

Помню шумный институтский вечер.

Хриплые раскаты радиолы.

Я решила: нынче эта встреча

Будет не бездумной и веселой.

Пусть она не в парке состоится,

А вот здесь, под меди завыванья.

Что ж, так даже легче объясниться:

Хоть не будет тяжкого молчанья.

Тот пришел с подружкой, тот – с женою.

Танцы, смех, веселый тарарам…

Я ж застыла, будто перед боем,

Взгляд и душу устремив к дверям.

Лешка приподнялся моментально

И спросил нетерпеливо: – Ну?

Что же дальше? – Дальше все печально,

Дальше мой фрегат пошел ко дну.

Мой герой явился. Только рядом,

Рядом с ним, сияя, шла другая.

Щурилась подслеповатым взглядом…

Рыжая, толстенная, косая…

– Ну а как же он? – воскликнул Лешка.

– Он? – Татьяна зло скривила губы: –

Он блестел, как новая гармошка,

А в душе небось гремели трубы!

Он смотрел ей в очи, ей-же-богу,

Как дворняга, преданно и верно.

Ну, а я, я двинулась к порогу.

Что скрывать, мне очень было скверно…

Сразу стал ничтожным, как букашка,

Разговор наш. Он влюблен. Он с нею!

Да, Андрюша, не дождаться – тяжко,

Потерять же – вдвое тяжелее…

– Таня, брось! – вздохнув, промолвил Лешка. –

Что прошло, того уж не вернешь.

Грусть ли, снег – все тает понемножку,

А виски вот ты напрасно трешь.

Есть примета – постареешь рано.

А для женщин – это ж сущий ад! –

И, поймав его беспечный взгляд,

Улыбнулась строгая Татьяна.

– Слушай, Лешка, – вдруг сказал Андрей. –

Ты приметы сыплешь, будто дождик.

Впрямь ты, что ли, веруешь в чертей?

Ты же комсомолец и безбожник.

Лешка прыснул: – Вот ведь чудачина!

Не во мне таится корень зла.

Просто моя бабка Акулина

Без примет минуты не жила.

И, от бед оберегая внука,

Без сомнений и без долгих дум

Бабка той мудреною наукой

Набивала мой зеленый ум.

Мне плевать на бога и чертей!

Стану ли я глупости страшиться!

Только надо ж как-то разгрузиться

Мне от ноши бабушки моей!

Вдруг профессор приоткрыл ресницы

И сквозь сон сердито пробурчал:

– Что вам, полуночники, не спится?

Ночь давно. Кончайте свой кагал!

Он еще побормотал немножко,

Сонно потянулся и зевнул.

Щелкнул выключатель у окошка,

И вагон во мраке потонул.

– Есть примета, Христофор Иваныч, –

Улыбнулся Лешка. – Верьте мне:

Никогда нельзя сердиться на ночь –

Домовой пригрезится во сне…