Избушка на курьих ножках

Я сажусь на корточки и вытаскиваю шкатулку из-под туалетного столика. Тут прямо на голову мне падает фотография в рамке, и я успеваю поймать её. И вот я уже глажу лицо на фотографии большим пальцем. Это бабушка, держит меня, ещё совсем маленькую, на руках. Улыбка у неё такая широкая, глаза прямо светятся гордостью. Эмоции захлёстывают меня, сменяя друг друга: тоска, печаль, вина, надежда, а затем гнев, яростный, жгучий.

Я злюсь на себя за то, что удержала Нину в этом мире, но и на бабушку я тоже злюсь. Почему она решила проводить Нину, вместо того чтобы остаться со мной? Ей важнее провожать мёртвых или быть моей бабушкой?

Я швыряю фотографию на стол лицом вниз и пулей выскакиваю из спальни со шкатулкой под мышкой.

Я сажусь зашивать платье, но руки трясутся. Они трясутся и когда я выхожу из дома. Я сжимаю ладони, боясь, что могу раствориться и меня сдует ветер. Однако, когда я добираюсь до риада Сальмы, солнце уже вскарабкивается на середину неба, а я всё ещё цела. Со вздохом облегчения я берусь за тяжёлое железное кольцо на богатой резной двери и стучу дважды.

Служанка открывает дверь и ведёт меня через прохладную тёмную комнату на залитый солнцем внутренний двор. Пол покрыт мозаикой из плитки с замысловатыми узорами. Ступени ведут к глубокому овальному бассейну, а вокруг фонтана поднимается туман из брызг.

– Маринка, – зовёт Сальма. – Приходи плавать.

Я смотрю на воду, кафель на дне окрашивает её в глубокий синий цвет.

– У меня нет купальника.

– Ламья, одолжишь свой купальник, раз ты всё равно не плаваешь? – Сальма поворачивается к девочке, отдыхающей на низком деревянном лежаке, и я сразу узнаю её: она-то и смеялась надо мной вместе с Сальмой.

Ламья достаёт из сумки жёлтый купальник и бросает его мне. Я благодарю её и ищу глазами, где бы мне переодеться.

– Ты узнаёшь Маринку? – спрашивает Сальма, и от улыбки ямочки у неё на лице становятся заметнее.

– Не узнаю. – Ламья смотрит на меня и качает головой. – А должна?

– Это девчонка в платке, которая приходила к старухе, которая живёт рядом с лавкой моего отца.

Глаза Ламьи от удивления увеличиваются чуть ли не вдвое.

– Колдунья?

– Больше не колдунья. – Сальма торжествующе улыбается. – Я водила её в лавку Айи.

Я волнуюсь и краснею: смущённая и их разговором, и тем, что мне негде переодеться, я неуклюже натягиваю на себя купальник прямо под платьем.

Сальма опирается локтями о край бассейна и внимательно смотрит на моё плечо. Она хмурится. Я слежу за её взглядом, и от ужаса у меня начинает бешено биться сердце. Только бы не раствориться прямо у них на глазах!

– Это что, дырка? – спрашивает она серьёзно.

Я с облегчением вздыхаю. Моё тело в порядке, пострадало только платье.

– Моя галка порвала его когтями. Я пыталась зашить, но получилось не очень хорошо.

– Твоя галка? – Ламья поджимает губы. – Ты держишь дома галку?

– Я вырастила её, – киваю я.

– Гадкие птицы. – Ламья вытаскивает из сумки крошечный горшочек и начинает рисовать тонкой кисточкой рыжие завитки на своих ногтях. – Жадные, и голоса у них такие злые, совсем не мелодичные. Куда лучше заводить дома певчих птиц. Ты видела канареек Сальмы?

Я рассматриваю разноцветных птиц в полукруглой клетке в углу.

– Они прекрасны, – говорю я сквозь зубы.

Галки красивы, щедры и достаточно умны, чтобы общаться с помощью тысячи разных звуков. И мне не нужно запирать Джека в клетке, чтобы он оставался со мной. Сердце ноет, когда я думаю о нём. Скорее бы он вернулся домой.

– Ты такая бледная, такая худенькая. – Сальма смотрит на мои ноги, когда я снимаю платье и остаюсь в купальнике.

– Как скелет, – хихикает Ламья.

Грудь стискивает, и я изо всех сил стараюсь дышать ровно. Ламья не представляет, насколько близка к правде.

– Это невежливо, Ламья. – Сальма брызгает на неё водой. – Не обращай на неё внимания, Маринка. Она с самого утра не в духе.

– Ты первая начала, – ворчит Ламья и откидывается на лежак, щурясь от солнечного света.

Сальма закатывает глаза.

– Давай, Маринка. – Сальма кивает на огромный полосатый шар в углу. – Неси сюда этот мяч.

Я беру мяч и спускаюсь к бассейну. Не могу смотреть на свои ноги, не вижу в них ничего, кроме костей. Однако от освежающего прикосновения прохладной воды мне становится немного лучше.

– Ловишь? – спрашиваю я, готовая бросить мяч Сальме.

Мы перебрасываем друг другу мяч, потом по очереди ныряем, выясняя, кто сможет погрузиться глубже. В общем-то ни у неё, ни у меня не получается нырнуть уж очень глубоко, так что мы больше смеёмся, чем соревнуемся. Я побеждаю, когда мы плывём с ней на скорость по-лягушачьи, но, когда плаваем кролем, она меня легко обходит. Наплававшись до изнеможения, мы просто лежим на воде и смотрим в небо. Прилетает аист, видит нас и взмывает вверх. Сальма говорит, они часто прилетают по вечерам, но она всё время гоняет их, чтобы не разводили в бассейне помойку.