Издержки хорошего воспитания

Мистер Мунлайт Квилл — непостижимый, экзотический, с характером восточного склада — был тем не менее человеком решительным. И к проблеме разгромленной книжной лавки подошел со всей решительностью. Без затрат, сумма которых равнялась бы первоначально вложенному капиталу (а пойти на такой расход он, по кое-каким личным соображениям, не желал), вести дело по-прежнему было невозможно. Оставалось только одно. Он безотлагательно перепрофилировал свое заведение из магазина, торгующего книжными новинками, в букинистический. Поврежденные книги подверглись уценке от двадцати пяти до пятидесяти процентов; вывеске над дверью с прихотливой змеиной вышивкой, некогда столь вызывающе яркой, позволено было тускнеть, приобретая неопределенно-закопченный оттенок выцветшей краски; следуя неодолимой склонности к церемониалу, владелец пошел даже на то, чтобы приобрести две ермолки из дрянного красного войлока: одну для себя, а другую для продавца — Мерлина Грейнджера. Более того, он перестал подстригать свою эспаньолку, которая напоминала теперь хвостовое оперение дряхлого воробья, и сменил прежний элегантный деловой костюм на внушавшее почтительные чувства одеяние из потертой шерстяной ткани альпака.

В сущности говоря, спустя год после катастрофического визита Кэролайн в книжной лавке только мисс Мастерс хоть как-то сохраняла связь с современностью. Мисс Маккракен пошла по стопам мистера Мунлайта Квилла и превратилась в невыносимую распустеху.

Мерлин тоже — не то из лояльности, не то из-за безразличия — махнул рукой на свою внешность, сделавшуюся подобием запущенного сада. Он воспринял красную войлочную ермолку как символ собственного упадка. Неизменно слывший в годы юности «чистюлей», он со времени выпуска из технического училища в Нью-Йорке неукоснительно пекся о безупречном состоянии одежды, волос, зубов и даже бровей и усвоил важность укладывания чистых носков пяткой к пятке, мыском к мыску в особом ящике комода, который предназначался исключительно для носков.

Именно эти привычки, чувствовал Мерлин, и обеспечили ему достойное место среди великолепия торгового предприятия «Мунлайт Квилл». Только благодаря им он не занимался больше изготовлением «ящиков для хранения вещей», чему он, стиснув зубы, обучался ради практических целей в техническом училище, и не рассылал их заказчикам, имевшим в них надобность, — возможно, владельцам похоронных бюро. Тем не менее когда книжная лавка «Мунлайт Квилл» из передовой стала ретроградной, Мерлин предпочел деградировать заодно с ней, а потому привык к тому, что костюмы его беспрепятственно аккумулируют невесомые частицы, парящие в воздухе; носки он стал швырять куда попало — то в ящик с рубашками, то с нижним бельем, а то и попросту мимо. В этом новом для него, нерадивом состоянии ему частенько случалось отправлять в прачечную вещи ни разу не надеванные — обычное чудачество обнищавших холостяков. И это в пику его любимым журналам: они в те дни прямо-таки кишели статьями преуспевающих авторов, направленными против скандальной наглости клеймившихся позором бедняков, которые осмеливались покупать пригодные для ношения сорочки и говяжью вырезку, а также инвестировать в ювелирные изделия вместо того, чтобы делать четырехпроцентные вклады в надежные банки.

Положение вещей тогда и в самом деле сложилось странное и прискорбное для многих достойных и богобоязненных людей. Впервые в истории республики чуть ли не всякий негр к северу от Джорджии мог разменять долларовую банкноту. Но поскольку в то время по покупательной способности цент стремительно приближался к китайскому убю и лишь изредка попадал вам в руки на сдачу при покупке безалкогольного напитка, а потратить его удавалось разве что только для того, чтобы узнать свой вес, то ситуация эта, вероятно, не являлась такой уж странной, как на первый взгляд. Однако положение вещей все же было чересчур странным ввиду предпринятого Мерлином Грейнджером шага — шага рискованного и не слишком обдуманного: он предложил мисс Мастерс выйти за него замуж. Гораздо более странно то, что мисс Мастерс это предложение приняла.

Случилось это вечером в субботу в ресторане Пюльпа, за бутылкой минеральной воды стоимостью один доллар и семьдесят пять центов, смешанной с vin ordinaire.[61]

— От вина у меня в голове шумит, а у вас? — весело прощебетала мисс Мастерс.

— Да, — рассеянно отозвался Мерлин, а затем после затяжной многозначительной паузы произнес: — Мисс Мастерс… Олив… Я должен вам кое-что сказать, если вы готовы меня выслушать.

Шум в ушах мисс Мастерс (она-то знала, что именно должно последовать) усилился настолько, что казалось, будто нервное напряжение вот-вот обернется смертельным электрическим разрядом. Но голос у нее не дрогнул — и ответ «Да, Мерлин» нимало не выдал ее внутреннего смятения. У Мерлина во рту очутился спасительный глоток воздуха, и он торжественно объявил:

— Состояния у меня нет. Никакого.

Их взгляды встретились и слились в мечтательном, дивном томлении.

— Олив, — выговорил Мерлин, — я люблю тебя.