Издержки хорошего воспитания

Всю ночь скачущие буквы на тех листках, бесконечные орфографические и грамматические ошибки, равно как и безграмотная пунктуация, стояли у него перед глазами. Он несколько раз просыпался от прилива неодолимого сочувствия к этому порыву Маршиной души выразить свои чувства в словах. Он сполна осознавал его полную беспомощность, и впервые за долгие месяцы в голове у него зашевелились давно забытые мечты.

Он ведь когда-то собирался написать серию книг с целью популяризации неореализма, как Шопенгауэр популяризировал пессимизм, а Уильям Джемс — прагматизм.

Но жизнь распорядилась иначе. Жизнь хватает людей и загоняет их на гимнастические кольца. Он рассмеялся, вспомнив тот стук в дверь, ту невесомую тень в Юме, то требование Марши поцеловать ее.

— И это все тот же я, — проговорил он вслух с изумлением, лежа без сна в темноте. — Это я сидел в Беркли и безрассудно размышлял, может ли этот стук существовать в отсутствие моего уха. Я — тот же самый человек. Меня могут посадить на электрический стул за его преступления… Бедные бесплотные души, пытающиеся выразить себя через нечто материальное. Марша с ее написанной книгой; я со своими ненаписанными. Сперва мы ищем средства выражения, потом получаем то, что получаем, — тем и довольны.

V

«Сандра Пипс, с синкопами» с предисловием Петера Бойса Венделла, известного журналиста, сперва выходила по частям в журнале Джордана, а в марте была издана книгой. Первый же появившийся в журнале отрывок привлек широкое внимание. Достаточно избитый сюжет — девчонка из городка в Нью-Джерси приезжает в Нью-Йорк, чтобы стать актрисой, — был изложен просто, но с удивительной живостью, с очаровательной ноткой грусти, коренящейся в самой бедности словарного запаса, — и в этом была неодолимая притягательность.

Питер Бойс Венделл, который как раз тогда ратовал за необходимость обогащения американского языка за счет включения в него ярких разговорных выражений, стал крестным отцом книги, и его громкое одобрение заглушило робкое недовольство обычных газетных критиков.

За право на журнальную публикацию Марша получила триста долларов, которые пришлись весьма кстати, поскольку, хотя Хорас зарабатывал в «Ипподроме» больше, чем раньше зарабатывала она, крошка Марша испускала громкие вопли, которые, по их мнению, означали одно: ей нужен свежий воздух. В результате к началу апреля они перебрались в одноэтажный домик в округе Вестчестер, где было место и для газона, и для гаража — для всего было место, в том числе и для звукоизолированного рабочего кабинета-крепости: Марша дала мистеру Джордану торжественное обещание, что запрется там, когда дочь хоть немного сможет обходиться без нее, и станет и далее творить бессмертную и безграмотную литературу.

«Все не так плохо», — размышлял Хорас однажды вечером, шагая от станции к дому. Он как раз взвешивал несколько очередных полученных им предложений: четыре месяца в водевиле за пятизначную цифру и возвращение в Принстон в роли надзирателя над всеми спортивными занятиями. Вот странно! Он когда-то собирался надзирать там за всеми философскими занятиями, а теперь даже прибытие в Нью-Йорк Антона Лорье, его былого кумира, совершенно его не взволновало.

Гравий сочно хрустел под его каблуками. Он увидел, что в гостиной горит свет, заметил на подъездной дорожке огромный автомобиль. Наверное, снова пожаловал мистер Джордан, уговаривать Маршу поскорее взяться за работу.

Она услышала звук его шагов, и в освещенном дверном проеме возник ее силуэт — она вышла ему навстречу.

— Приехал какой-то француз, — прошептала она возбужденно. — Имя его мне не выговорить, но, похоже, умный как не знаю что. Давай-ка лучше ты с ним поговори.

— Какой француз?

— Понятия не имею. Явился час назад вместе с мистером Джорданом, сказал, что хочет познакомиться с Сандрой Пипс, и все такое.

Они вошли в гостиную, и двое мужчин поднялись им навстречу.

— Здравствуйте, Тарбокс, — приветствовал Хораса Джордан. — А я только что познакомил двух знаменитостей. Привез к вам в гости месье Лорье. Месье Лорье, позвольте представить вам мистера Тарбокса, мужа миссис Тарбокс.

— Сам Антон Лорье? — вскричал Хорас.

— Он самый. Я должен был приехать. Не мог не приехать. Прочитал книгу мадам, и она меня очаровала. — Он порылся в кармане. — Да, про вас я тоже слышал. В этой газете, которую я сегодня читал, упомянуто ваше имя.

Он наконец-то выудил из кармана какую-то журнальную вырезку.

— Прочитайте! — проговорил он настойчиво. — Там и про вас есть.

Хорас пробежал текст глазами.

«Весомый вклад в развитие литературы на американском диалекте, — говорилось там. — Ни малейших попыток олитературивания; значимость этой книги, как и „Гекльберри Финна“, состоит именно в этом».

А потом Хорас заметил абзац пониже и, с накатившим ужасом, торопливо прочитал: