Изгиб грани

– В прежние времена эти руины назывались храмом Николы Угодника, рядом, как водится, погост. Перед войной церковь разорили и забросили. Но чудом сохранился старинный фундамент, в котором сокрыт вход в подземелье. Страшные катаклизмы, нашествия и войны разоряли и уродовали нашу землю, но хранители упорно берегли и возрождали её. В незапамятные времена здесь на месте древнейшего святилища времён каменного века волхвы возвели капище Рода. И позже во все века здесь разные храмы стояли. Их разоряли то ары-кочевники, то арии Сельма, то киммерийцы Змея проклятого, то скифы именем Табити, богини жестокой своей. Готы, гунны, авары, хазары оставляли здесь пепелище. Но предки неизменно храм возрождали. Как ты наверно уже догадался, именно здесь место портала ушедших богов. Сами чудесные врата находятся глубоко под землёй в толще известняка, а ведущий к ним ход берёт начало в церковном подвале.

Дед Семён раздвинул кустарник и стал пробираться сквозь перепутанные колючие заросли. Я вздохнул и полез за ним. Тфу ж, твою дивизию в перекрёсток! Закрывая лицо исколотыми руками, я уже начал про себя сквернословить, когда за густым сплетением старого шиповника показалась замшелая каменная кладка и над ней выщербленная кирпичная стена с обсыпавшимися пятнами штукатурки.

Из-за кустарника послышалось хриплое ворчание деда Семёна. За толщей веток обнаружилась небольшая расчищенная площадка с низкой, но      глубокой полукруглой нишей в основании фундамента. В глубине проёма едва различались ржавые створки, вросшие снизу в землю, покрытую травой и сопревшими слежавшимися листьями. Дед кивнул мне на дверцу и протянул неизвестно откуда взявшуюся лопату. Я быстро освободил дверь от земли и мусора и уступил место деду Семёну. Немного повозившись со старым кованым запором, он с натужным скрипом отворил дверцы. Из темноты пахнуло гнилью и затхлым воздухом подземелья. Сзади просунулся дед Пахом и протянул нам факелы с набалдашниками из густо пропитанной смолой и воском пакли, набитой в большие жестяные банки. Оглянувшись, я увидел, что у него за плечами мешок со связкой подобных факелов. Не желая лезть в чужой монастырь со своим уставом, я пожал плечами, убирая в карман фонарик, и чиркнул зажигалкой.

Разгоревшиеся факелы давали немного света, и глаза не сразу привыкли к полумраку. Я то и дело спотыкался о густо покрывающий пол кирпичный мусор, зато деды вели себя, как рыбы в воде. Они уверенно двинулись вдоль стены, и через несколько шагов свернули налево. В полумраке мы остановились напротив заваленного разным хламом неглубокого проёма. Раскидав кучу досок, какой-то рвани, трухлявой жести и битого кирпича, мы освободили заложенный досками узкий проход, грубо проломленный в старинной кирпичной кладке. Сразу же за проломом обнаружилась небольшая площадка, от которой вниз вела выщербленная каменная лестница.

Пока я соображал, что к чему, дед Семён начал спускаться. Вслед за ним ускользнули отсветы факела, и гулкую тишину нарушили удаляющиеся шаги. Сзади топтался дед Пахом, и моя тень от его факела нетерпеливо заметалась по стенам и ступеням. Я передёрнул плечами, вспомнив свой вещий сон, и осторожно ступил на усыпанную мелкой каменной крошкой и пылью лестницу, слыша за спиной одобрительное сопенье деда Пахома.

Лестница плавно закручивалась влево и через полторы сотни ступеней закончилась небольшим квадратным тамбуром, в стене которого темнела дверь с крупными ржавыми клёпками. Дед Семён долго возился с запором, и дверь, слегка пискнув, отворилась внутрь, открыв взору вырубленную в известняке сводчатую катакомбу с ровными стенами и полом со следами ржавчины от протечек воды. Плавно загибаясь налево, примерно через сотню метров ход вывел нас к третьей позеленевшей от времени высокой, метра в четыре двери, сделанной из меди или бронзы. Дед Семён с кряхтеньем надавил плечом на тяжеленную створку, которая, тихо вздохнув, медленно отворилась внутрь. Дед немного задержался в проёме и вместе с факелом исчез в непроницаемой темноте. Я шагнул за ним, а шедший последним дед Пахом медленно и беззвучно закрыл дверь.

В неверном свете я не сразу разглядел просторный зал со сводчатым потолком и выложенным ровными плитами полом. В каждой из четырёх стен на уровне пола темнели высокие полукруглые ниши, а в центре зала тускло поблёскивал чернотой огромный куб высотой метров шесть. К нему примыкали полуразрушенные грубые каменные лестницы.

Пока я с открытым ртом глазел на куб из моего сна, деды вставили четыре горящих факела в скобы, после чего мерцающий свет чуток разогнал темноту по углам.

– Раздевайся, Антон Владимирович. Скидывай всю одежонку до нитки, – дыша паром, проговорил дед Семён.

Сложив одежду на ступеньки, я встал голяком рядом с дедом Пахомом, и, поёживаясь от холода, всем нутром чувствуя, что вот-вот попаду в большую переделку. Тем временем дед Семён, забрался на верхнюю грань куба, и, подняв вверх свой корявый посох, медленно, но громко произнёс: