Изгнание

Жаркий июльский день. Мы встречаемся на Бэттлфилд. Лежим, спрятавшись под кустом. Она помогает мне расстегнуть ее корсет. Золотистые волосы девушки теперь распущены и беспорядочно рассыпаны по ее обнаженной груди. Едва касаясь, кончиками пальцев убираю с груди нежные локоны…

Δ

[Конец отрывка, записанного греческими буквами. Прим. ЧП.]

Вторник, 22 декабря, 11 часов утра

Спустился поздно, когда шумиха вокруг мисс Ясс уже улеглась. Она не приготовила завтрак, и когда мама поднялась к ней в комнату, то увидела, что там пусто, и непонятно, куда кухарка исчезла.

Письмоносица вернула письмо от меня, и оно укоризненно лежало на моем месте за столом. Мама выглядела недовольной, и я скоро узнал, что мать Бартоломео написала на конверте: «Вернуть отправителю. Мой сын покинул дом, и у меня нет возможности с ним связаться».

К счастью, Эффи ушла на весь день к леди Терревест.

Не мог придумать, к кому еще можно поехать, стал оправдываться я.

– Его осуждает даже собственная мать, – сказала матушка.

– Он вовсе мне не друг, – сказал я. – Никогда его не любил. Я тебе говорил.

– Но ты общался с ним на каникулах.

– Всего лишь случайно повстречал его на улице.

– Ричард, похоже, ты забыл, что когда-то приводил его в дом. Знакомил с семьей.

Она произнесла это так, будто обвиняла в каком-то ужасном грехе.

Я сказал:

– Должно быть, ты спутала Бартоломео с кем-то другим.

Полдень

Только что вспомнил, что однажды во время пасхальных каникул столкнулся с ним на улице. Встреча случилась почти около нашего дома, и он ясно намекнул, что не прочь зайти.

Папа пришел домой раньше обычного, и мы втроем беседовали в гостиной. Бартоломео проговорился, что пел в хоре в Харроу и вскоре благодаря связям папы его приняли в Кафедральный хор. Впоследствии злопамятный регент перекрыл отцу возможность влиять на прием в хористы.

Пять часов

Пошел в Трабвел в надежде встретить Евфимию. Я уже приближался к деревне, когда ко мне с грохотом подъехал огромный фургон и остановился ярдах в тридцати, а возница слез с него и стал осматривать копыто одной из лошадей.

В задней части фургона среди тюков, скрючившись, с кем-то боролся человек. Я подошел ближе и увидел, что у него под плащом пес, бультерьер, пытающийся убежать. Пес сумел вылезти из-под плаща, и я заметил, что вокруг его туловища обмотаны цепи из стальных колец, их предназначение я понять не мог. Животное прыгнуло из повозки, мужчина закричал на него, а потом потянул за толстый кожаный поводок, пристегнутый к ошейнику пса, другой конец которого был пристегнут железным карабином к ремню незнакомца.

Мужчина, все еще сидящий в повозке, дернул за поводок так сильно, что животное свалилось с ног. Потом он встал на колени на краю повозки, снял с ремня плетку и стал наотмашь хлестать пса, пока животное, застонав и завизжав, не склонило покорно голову. Он отбросил плетку и крикнул:

– Ко мне, сукин сын. Проклятая скотина!

Бультерьер попытался прыгнуть в повозку, но цепи оказались слишком тяжелые.

Я стоял в нескольких футах от фургона, мужчина меня заметил и сказал:

– Какого черта вы тут делаете? Убирайтесь, а то схлопочете то же самое.

К моему удивлению, несмотря на рабочую одежду, он говорил с благородными интонациями, хотя речь его была грубая, словно он привык к обществу работяг.

– Ваш пес не может запрыгнуть из-за тяжелого снаряжения.

Вместо ответа мужчина нагнулся, поднял плетку и хлестнул ею так, что она просвистела всего в нескольких дюймах от меня. Он сказал:

– Я предупредил. Два раза не повторяю. Если не уйдете, я оторву вам руку и отколочу ею вас так, что вы станете писать кровью.

Не знаю, что пришлось бы мне сказать или сделать, если бы в этот момент бультерьер не взобрался по колесу обратно в повозку. Мужчина начал бить его ручкой плетки. Я хотел возмутиться, но возница забрался на свое место, и фургон отправился дальше.

Домой я ушел, не повидавшись с Евфимией.

Девять часов

За обедом мама сказала нам, что получила письмо от Боддингтона с плохими новостями про Канцлерский суд. Завещание ее отца признано недействительным. Ей придется выплатить издержки не только свои, но и кузины Сибиллы. Почти со страхом я спросил:

– Сколько всего?

– Около двухсот фунтов, – тихо произнесла она.

Мы разорены. Не могу вообразить, где взять такую сумму. Мы с Эффи уставились друг на друга. Мама сядет в долговую яму на всю оставшуюся жизнь.

– Вот и конец всему, – сказал я. – Нет никакой возможности восстановить твои права.

– Напротив, – сказала мама. – Я собираюсь выиграть дело. Теперь, когда завещание отца аннулировано, получается, что он умер, как бы не оставив завещания.

Я сказал:

– В таких случаях существуют правила распределения наследства между родственниками, но я не разбираюсь в этих тонкостях.