Изгнание

А произошло вот что. Федерсен-старший, как директор филиала Среднеевропейского банка, знал непосредственно и от других о делах нацистов много такого, что не подлежало дальнейшей огласке. Но он любил поговорить, он не так уж строго хранил разбойничьи секреты, а в семейном кругу и вовсе распоясывался. Свои рассказы он сдабривал крепкими комментариями. Господин Федерсен-старший обладал достаточно хорошим нюхом, чтобы своевременно перейти на сторону новых хозяев, но, по существу, он был человек старого поколения, истый германский националист, сверх того «испорченный» общением с евреями — биржевиками и финансистами. Поэтому его комментарии бывали иногда двусмысленны и недопустимы с правомерной точки зрения, да и поступки его — не всегда уместны; короче говоря, если бы кое-кто из национал-социалистских руководителей знал то, что знает он, Клаус, то папаше Федерсену несдобровать бы. Ну, а он, Клаус, — член «гитлеровской молодежи», он обязан обо всякой крамоле немедленно докладывать по начальству, даже если дело касается ближайших родственников. И вот случилось, что папаша Федерсен имел дерзость отказать Клаусу в малолитражке «симка», которую ему очень хотелось получить ко дню рождения, когда ему минуло восемнадцать. Старик заупрямился, но он, Клаус, — тоже парень не промах. Нашла коса на камень. Ну и представление было, что твой цирк. Пока он, Клаус, не отчитал старика и не заговорил об обязанностях члена «гитлеровской молодежи». Сначала папаша Федерсен только смеялся. А потом запальчиво заявил, что тот, кто вздумает передавать слова, слышанные от него, старого Федерсена, без свидетелей, окажется в дураках и в последних негодяях и здорово обожжется. Но старик, верно, полагал, что имеет дело с грудным младенцем, и, конечно, просчитался. Он, Клаус, тоже не вчера родился, он предвидел это возражение и своевременно запасся свидетелем. Подружившись с горничной Гертрудой, он принудил ее письменно подтвердить, будто она слышала кое-какие вещи, сами по себе невинные; но если бы ему, Клаусу, понадобилось, он сделал бы от себя некоторые дополнения, и невинное приняло бы совсем другой вид, так что высказывания и действия папаши Федерсена явили бы собой далеко не отрадную картину. Старик — человек реальной политики, он учел теоретические рассуждения Клауса о долге члена «гитлеровской молодежи», подкрепленные свидетельством горничной Гертруды, и волей-неволей по заслугам оценил сына. Он понял, что такому сыну не к лицу ходить пешком, что для разъездов по собственным делам ему нужно иметь небольшую машину. С тех пор достаточно Клаусу хотя бы вскользь упомянуть об обязанностях членов «гитлеровской молодежи», и старик делается шелковым.

Вот что рассказал Клаус Раулю. Он пересыпал речь жаргонными словечками, но Рауль хорошо понимал его. Рауль курил свою сигарету, но, выкурив, так и не взял другую. На открытой террасе стало холодно, большинство посетителей разошлись или укрылись внутри кафе; Рауль ничего не замечал, он слушал.

Клаус, на его взгляд, поступил не бог весть как порядочно. Но разве они не жили в эпоху переоценки всех ценностей и разве порядочность не есть нечто относительное? Одно ясно: этот парнишка Клаус чертовски хитер. Пусть его методы — грубые, варварские методы, но с одной рулеткой и портретом Андре Жида не пробьешься в джунглях этого мира, черепа — только необходимое дополнение. Быть может, средства, применявшиеся в эпоху Ренессанса, были по форме несколько более утонченными, чем приемы Клауса, — по существу это все те же приемы. Без них Гитлер не стал бы Гитлером, Муссолини не стал бы Муссолини. Чутье не обмануло Рауля, у Клауса действительно было чему поучиться.

Все, что Клаус, национал-социалист и чемпион по плаванию, поведал Раулю в кафе на Бульваре Капуцинок после посещения мадам Ивон, глубоко запало ему в душу.

У Рауля бывали иногда ребяческие прихоти. Поблизости от его дома, в Булонском лесу, был небольшой зоологический сад, который посещали главным образом дети. Он подолгу наблюдал там за обезьянами или хищными животными, а затем садился в одну из маленьких нелепых лодочек, без весел и руля плывших по волшебному извилистому ручейку мимо сказочных берегов.

Сегодня он раскошелился и проделал эту поездку трижды. Он продумывал проект юношеского слета. На первый взгляд все казалось очень простым; но стоило вникнуть поглубже, как на пути вставали препятствия, которые надо было преодолеть; потому-то он все откладывал осуществление этого плана. Но теперь о нем знает и Клаус Федерсен, теперь на карту поставлена честь Рауля: он должен взять себя в руки и добиться своего.