Изгнание беса

Он схватил меня за руку и, будто бульдозер, повлек за собой на кухню. Сдирая засохшую краску, впервые за этот год распахнулись оконные рамы. Я услышал плывущий по улице тяжелый рокот моторов. Метнулись к небу и опустились яркие фары. Выступили из темноты синеватые обморочные тополя на набережной. Две огромных машины, обтянутые по ребрам брезентом, будто ящеры, переползали горбатый каменный мостик.

Номеров с такого расстояния, конечно, было не разобрать.

– Ну и что? Ну подумаешь, грузовики, – сказал я.

Но еще прежде, чем негодующий от такой тупости Леня Куриц успел выпучиться на меня и разразиться гневной тирадой, я и сам вдруг увидел, что один из этих пятнистых грузовиков останавливается и из чрева его выскакивают однообразно пригнувшиеся фигуры. Судя по оружию и комбинезонам, это были солдаты. Они тут же двумя компактными группами побежали куда-то за мостик. На другой его стороне их ждал офицер, деловито поглядывающий на часы.

Мертвенным расплывчатым шаром горел над ним одинокий фонарь.

Дрожь, которая охватывала меня, резко усилилась.

– Что теперь будет? – сдавленно спросила жена, снова появившаяся из комнаты.

Я был не в состоянии ей ответить.

Офицер поднял голову и внимательно посмотрел в нашу сторону.

Мне показалось, что губы его шевельнулись.

– Боже мой!.. Да погасите же свет!.. – отчаянным шепотом выкрикнул Леня Куриц.

2. Зверь мучается

Письмо пришло не по почте, штемпель на нем отсутствовал, в левом верхнем углу не было полагающейся отметки о дезинфекции, однако сам конверт был заклеен очень тщательно, хотя – весь мятый, грязный, словно прошедший через тысячу или более рук. Адрес был написан обычным серым карандашом, причем в одном месте, как можно было судить, карандаш, по-видимому, сломался, там темнела длинная жирная загогулина, похожая на головастика, а дальнейшие буквы выглядели корявее остальных. Осторожно зажав уголок медицинским пинцетом, я немного подержал его над огнем, чтобы хоть как-то обеззаразить, а потом, отрезав махристую кромку, протертую до отдельных ниточек, вытащил изнутри два таких же замызганных, мятых и грязных, пятнистых тетрадных листка, вероятно долгое время валявшихся где-то в мусорной куче.

Близнецы наблюдали за моими действиями с расширенными глазами.

– Кто касался конверта? – строго спросил я.

И они, будто клоуны, ткнули друг в друга пальцами:

– Он!

– Если – «он», значит обоим – мыть руки!

Конверт я, разумеется, сразу же уничтожил, а пинцет и ножницы бросил в ванночку с дезинфицирующим раствором. Объявленной позавчера эпидемии я не слишком боялся. Какая, к черту, может быть эпидемия, если я каждый день контактирую с десятком людей? Однако лишние меры предосторожности все-таки не помешают.

Далее я бережно развернул оба листочка. На одном из них было написано: «Заозерная улица» и в скобках: «Карантин № 4». Затем следовал список из одиннадцати фамилий. На втором же теснились буквально несколько строчек: «Саша, милый, прошу тебя, поторопись! Сделай все, что возможно, я здесь долго не выдержу». Почерк в обоих случаях был одинаковый, в первом же слове, как будто случайно, были подчеркнуты слабыми линиями две буквы, загогулина от сломанного карандаша находилась точно на месте. То есть все условные знаки в тексте присутствовали. Подписи на листочках, естественно, не было. Впрочем, я и без подписи знал, от кого это письмо. Это письмо было от Гриши Лагутина. Он, как и некоторые другие, бесследно исчез примерно неделю назад, и вот именно на такой случай у нас с ним была договоренность о связи.

Значит, «Карантин № 4». Я немного представлял себе Заозерную улицу. Это был очень старый, промышленный, мрачный и совершенно безлюдный район, где по улицам проезжали только грузовые машины: огромные дровяные пространства, складские строения, переезды для транспорта, а по левому краю, насколько я помнил, трехрядная колючая проволока. Там, за бетонным забором, скрывалось, по-видимому, что-то сугубо военное. Особенно если судить по бурым от времени звездам на пропускных воротах. И к тому же я вспомнил (это указывалось в одной из оперативных сводок), что дней десять назад внезапно обрушился мост через Обводный канал. Теперь весь этот район был частично отрезан от города. То-то у соседних мостов вдруг выросли покатые лбы капониров.

Лучшего места для изоляции не придумаешь.

Я протиснулся в ванную, где жена из двух ведер и чайника пыталась мыть хохочущих, восторженных близнецов, и, дождавшись относительного затишья, поинтересовался:

– В подъезде кто-нибудь был, когда вы спускались? Или, может быть, не в подъезде, а, например, рядом с парадной?

– Нет! – ответили близнецы дружным хором, но, секунду спустя, подумав, таким же дружным хором добавили: – Ой, конечно! Заглядывал с улицы какой-то дядька…

– Из нашего дома? – спросил я.

– Не знаю… Наверное…

– Если хочешь, я могу выйти и посмотреть, – неуверенно предложила жена.

Чайник в руках ее выбил отчетливую дробь о кафель. Близнецы тут же умолкли и взволнованно засопели.