Изгнание дьявола

Ночным сторожам, проходившим в ту ночь мимо ратуши, было не по себе. Из узкой щели в основании фундамента беспрестанно неслись женские крики, полные непереносимого страдания. Они то переходили в бессильный жалобный плач, то в миг срывались в нечеловеческий, животный визг. Сторожа прилежней обычного вертели трещотки, которыми отпугивали воров и прочих дурных людей, только в сию ночь они пытались отпугнуть свой собственный страх.

У двери каземата, в который была заключена юная ведьма, безотлучно стояли два стража. Ночь была беспокойна - иезуит вступил в единоборство с сатаной, и неизвестно, чем закончится опасный обряд экзорцизма - сторожа были начеку. От воплей подружки демона их бросало то в жар, то в холод, и они испытали огромное облегчение, когда под утро за дверью, наконец, стихло. Но шло время, а монах все не выходил, и не доносилось ни звука. Прошло не менее часа, показавшегося им вечностью. Тогда они поняли, что необходимо поглядеть, что происходит там, за дверью. Вызвали старшего из команды ночного развода, начальника стражи и решились отворить двери.

Молодой монах лежал на полу бездыханный и белый, как мелёное полотно. В волосах его, еще вчера темных, как полночь, серебрились клочья седины. Губы застыли в улыбке вечного блаженства. Но, увы, не о мгновении духовного воспарения свидетельствовала эта гримаса. На лице монаха лежала бесстыдная, откровенная печать сладострастия, сообщая о том, что в свой последний миг он испытывал несказанное блаженство плоти.

Кроме мертвого иезуита в каземате никого не было. Невыразимой, смертной жутью дохнуло на живых от созерцания этой картины.

... Далеко-далеко от каземата, где четверо мужчин пятились к выходу, и каждый старался протолкнуться первым, по пыльной дороге, спотыкаясь, брела девушка. По обе стороны лежала каменистая пустошь, скрытая предрассветным туманом. Выбившись из сил, путница опустилась к подножию придорожного камня. Влажный холод пробирался к самому сердцу, и она обхватила себя за плечи, как будто так было теплее. Наверно, она задремала, потому что не сразу расслышала стук копыт о твердое полотно дороги. А когда услышала, подхватилась и кинулась бежать прочь, в туман. Но было уже поздно прятаться - один из всадников живо нагнал и преградил беглянке путь. Направив на нее коня, он заставил ее попятиться назад.

Подъехали остальные.

- Кто ты, дитя? - услышала она голос, прозвучавший над головой. Он принадлежал синьору, по всему видно, важному и богатому. В его лице и манерах угадывалось аристократическое происхождение. - Почему бежишь от нас? Мы не разбойники.

- Правда? - с робкой надеждой спросила она, поднимая лицо.

Сквозь упавшие на лицо волосы брызнула небесная синева ее глаз.

Тот, что спрашивал, сошел с коня и, протянув руку, осторожно отвел рассыпавшиеся кудри. Глазам его открылось полудетское заплаканное лицо столь совершенной красоты, что он потерял дар речи.

- Могу ли я вручить себя вашей чести и благородству? - проговорила она, умоляюще глядя на него своими глазами хрустальной чистоты.

- Может быть, вы ангел, сошедший на грешную землю? - заворожено проговорил благородный путник. - Какая беда случилась с вами? - он смотрел на ее руки покрытые кровоточащими царапинами и ссадинами. Платье, недавно роскошное, было в таком виде, что девичью наготу укрывал скорее долгий поток густых кудрей, рассыпанных по груди и спине.

- Кто бы вы ни были, в полной мере располагайте мною, - с великой готовностью предложил путешественник, и поспешно начал снимать свой теплый плащ.