Они дошли до группы деревьев в конце изгороди. Он пригнул ветку, потрогал липкие листья.
— Что это?.. Не знаю… Если бы было теплее, мы могли бы поспать с тобой прямо на улице… Хоть в этом-то должно было нам повезти — так нет. Дождь вот-вот начнется…
— Давай приедем сюда в другой раз, — предложила Сильвия.
Но он ничего не ответил. Сильвия почувствовала, что настроение изменилось, и Гарольд утрачивает к ней всякий интерес. В кармане у него лежало что-то твердое, все время ударявшее ее в бок. Она засунула руку к нему в карман — металлический корпус револьвера, казалось, вобрал в себя весь холод их пронизанной ветром поездки.
— Зачем ты таскаешь с собой эту штуку? — испуганно спросила Сильвия.
— Не бойся! Я не хотел, чтобы ты нашла это у меня, это получилось случайно.
Сильвия вновь почувствовала, насколько он пьян.
Он стал вдруг таким нежным, каким Сильвия не помнила его. Он положил руку ей на грудь, и она почувствовала, как от его пальцев идет ласковое тепло.
— Разве ты не понимаешь, Сильвия?…
— А что я должна понимать?
— Это понимает каждый…
— Знаешь, Гарольд, я не догадываюсь, ты пьян.
— Сильвия, жизнь — это сущий ад, и мы ничего не сможем сделать.
Хотя он и говорил ласково, она никогда еще так ясно не осознавала, что перед ней сумасшедший. Он, казалось, поддавался каждому дуновению ветерка. Сейчас ветер нес дождь.
— У меня нет своего дела. Все кончено, — говорил Гарольд. — А жить без заказов, без картин, я не могу, а надеяться, что будут заказы, бессмысленно… — и повторил:
— Нет заказов. Нет и не будет! И с каждым годом, Сильвия, ты сама знаешь, все меньше шансов, потому что появляются молодые люди более талантливые, чем я.
— Ну, зачем ты так? — сказала Сильвия. — Зачем?
Гарольд обнял ее за плечи и принялся втолковывать.
— Сильвия, мы же любили с тобой друг друга. Было время, когда мы не могли быть порознь, и вот теперь сама судьба столкнула нас. И сидеть и ждать, когда же, наконец, улыбнется счастье — бессмысленно. Ведь мне даже с погодой не повезло! — сказал он, протягивая руку и как бы проверяя, не пошел ли дождь… — Давай заночуем с тобой в машине.
— Да нет, Гарольд, наверное лучше вернуться в город.
— Ты что, Сильвия, я же пьян, ты сама понимаешь это, и в таком виде возвращаться в город нельзя.
Гарольд обнял ее и трезвым уверенным голосом сказал:
— Мы любили друг друга, Сильвия, и мне кажется, что я люблю тебя снова. Поверь!
— Я тоже верила, что люблю тебя, — сказала Сильвия. — Мне кажется, что я люблю тебя и сейчас.
— Нет, Сильвия, понимаешь, мы любили друг друга — это очень много.
Гарольд говорил, как оратор. В его доводах было лишь одно слабое звено — «мы любим друг друга». Он и сам почувствовал это и просто сказал:
— Вдвоем веселей.
— Послушай, Гарольд, ты так настаиваешь на том, что главное в жизни — заниматься любовью. Я тебе возражу. Если бы это было так, люди только этим бы и занимались.
— А они это и делают! — сказал Гарольд торжественно, как будто ему важно было убедиться в этом самому. — Стоит только почитать газеты…
Он схватил Сильвию за руку.
— Что с тобой? — спросила она.
— Это называется двойное самоубийство. Так кончают жизнь очень многие, очень многие любовники.
Он вытащил из кармана револьвер.
— Ты что? — изумилась Сильвия. — Ты просто пьян.
Но Гарольд посмотрел на нее и сказал:
— Нет, Сильвия, когда говорят о смерти, то пьян человек или трезв, не имеет значения.
— Я не могу… — прошептала Сильвия. — У меня не хватит мужества, да и зачем мне?
— А тебе ничего и не надо делать, я сам все сделаю.
Его спокойствие ужаснуло ее.
— Ты хочешь сказать, что сможешь убить меня?
— Да. Я достаточно любил тебя для этого. Тебе не будет больно, не бойся…
Он словно упрашивал Сильвию сыграть с ним в какую-то непонятную, глупую и неприятную ей игру.
— И тогда, Сильвия… Как прекрасно! Мы всегда будем вместе!
Но тут же он скептически добавил:
— Конечно, если оно существует, это всегда.