Изгнание из рая

- Не беда, - успокоил их Тавромахиенко. - Можно достать штаны из сверхпрочного синтетического материала, к тому же с бронированными ширинками.

- А не кажется ли вам, - выразил сомнение Гриша, - что в таких штанах наши матадоры станут слишком неповоротливыми? - Наверное, от коз тоже придется отказаться. Он уже готов был отказаться от этой навязанной ему консультантом корриды, но стыдился вот так бесславно отступать.

- Может, пустить на арену петухов? - предложила Ганна Афанасьевна.

Это уже была полная компрометация не только идеи корриды, но и идеи сооружения невиданного спортивного комплекса. Столько сил, энергии, фантазии и настойчивости - и ради чего? Чтобы веселоярские хлопцы гонялись по арене за петухами? Можно представить молодого и жизнерадостного веселоярца, который с удовольствием ест материнские толченики с молодыми петушками, но чтобы такой парнище бился на арене с петухами? Люди добрые, побойтесь бога!

Дядька Обелиск, торжествуя в душе, что провалил и завалил идею молодого председателя, к которому стоял в вечной оппозиции (это уже ясно!), для издевки подбросил еще одно предложение: выпустить на арену кроликов. Сказал, сложил на груди руки, скрестил под стулом босые ноги и блаженствовал. Как было не блаженствовать? Отомстил всем. Кролики для него были столь же ненавистными, как и его Фенька. Кролики роют и подрываются под вас, Фенька подрывается под него. Пустить эти существа против нового председателя подроют и перероют все на свете, ничего не останется!

- Пустить туда кроликов! - выкрикнул дядька Обелиск.

Но тут уже всполошился и сам приезжий консультант. Для всего есть предел, а для этих людей (или глобцев, как он всех называл) никаких пределов не существовало. Дошли уже до кроликов. Какая же это коррида? Это сплошное землеройство. Матадоры должны были бы рыться в земле, раскапывать норы, вытаскивать за уши кроликов, показывать зрителям? Страшное дело!

- Это не то, - сказал Тавромахиенко. - Глобцы, вы не туда загнули.

А куда было гнуть? Чем заменить быков на корриде? Дикими птицами? Полетят - не поймаешь. Мухами? Но веселоярцы - не восточные народы, которые гоняются за мухами. Комарами? А чем их будешь ловить? Разве что пылесосом. Но пылесос - это уже не спорт, а быт.

- Все не то, - подытожил Гриша, как ни тяжело ему было это делать. Вот если бы мы сумели заменить быка животным таким же сильным, но смирным, съедобным и хорошо защищенным от холодного оружия. Но где найдешь такое животное?

- Может, слона? - подбросил идею дядька Обелиск.

- Да он нас с тобою съест, - засмеялся Вновьизбрать. - Ему одной травы на день требуется, наверное, с полтонны.

Пшонь пошептался с консультантом, после чего нетерпеливо заерзал на стуле. Стул затрещал под каменнотяжелым человеком. Ганна Афанасьевна, переживая за казенное имущество, осуждающе взглянула на Гришу. Дескать, где и зачем нашел такого хлопотного человека?

Тавромахиенко распрямил плечи, потряс кулаками, одарил всех щедрым разбойничьим взглядом и заявил:

- Ежели так, предлагаю еще одну альтернативу. Заменим бгыков черебпахами!

Он сказал: "черебпахами", поэтому никто и не понял, о чем идет речь. Гриша на всякий случай переспросил:

- Вы сказали: черепахами?

- Черебпахами! Крепкое, медленное животное, мясо - деликатес. Чего вам, глобцы, надо для полного счастья?

- Да, да, - сказал Гриша. - А любопытно: как вы сюда добирались?

- Гто, я? - удивился Тавромахиенко.

- Да вы же, вы.

- Я - на машине.

- А если мы запряжем вам черепах?

- Глобцы, не смешите меня, а то я заплачу! - вскочил Тавромахиенко. Мы тут с Пшонем заскочим к одному человечку, а потом уж докончим консультацию.

- Можно считать ее законченной, - вдогонку им бросил Гриша, хотя Тавромахиенко и Пшонь вряд ли слышали его слова, чуть ли не бегом покидая кабинет.

- Куда это они, говорится-молвится? - пробормотал Вновьизбрать, который, несмотря на свой огромный руководящий опыт, не мог разгадать тайных намерений этих двух спортивных представителей.

Да и кто мог бы их разгадать?

Разумеется, автор, используя все достижения науки и техники, литературной моды и мистики, неконтролируемой фантазии и авторского произвола, мог бы перенести своих героев куда угодно, переселить их в иные миры, скрутить в бараний рог, запихать в маковое зернышко или фасолину. Философ Пифагор не ел фасоли, считая, что в нее переселяются души умерших людей. Автор тоже мог бы стать хотя бы на некоторое время пифагорейцем, но ведь, дорогие товарищи, где вы найдете такой боб, в который можно было бы втиснуть Тавромахиенко или Пшоня?