Изгнание из рая

- При чем тут воробей? - возмутился Жмак. - Воробей при чем, когда такое отношение к вышестоящим представителям?

- Кстати, - сообщил не без торжества Гриша, - эти вышестоящие, о которых вы говорите, допытывались про ваших коз.

Жмак встрепенулся, как внесенный в Красную книгу орел.

- Мои козы?

- А чьи же? - удивился Гриша.

- Попрошу, - солидно откашлялся Жмак. - При чем тут я? Козы ваши - вам и отвечать.

- Эту козью комиссию, - вздохнул Гриша, - как-то еще удалось спихнуть, а что делать с Пшонем?

Пшоня Гриша подбросил Жмаку как тонкий намек на толстые обстоятельства. До него дошел слух, что учителя физкультуры подарил (если это можно так назвать) Веселоярску товарищ Жмак. Как оно было на самом деле, так или нет, - этого ни проверишь, ни докажешь. Слух летает, как дикая утка: бабахнут ее из ружья - упадет к твоим ногам мертвая; не бабахнут - полетит дальше, раздуваясь и разрастаясь до размеров, которых не знает ни живая ни мертвая природа.

Что же касается товарища Жмака, то фамилия Пшонь вызвала в нем настоящие катаклизмы, то есть перевернула и переколотила в нем все, что можно перевернуть и переколотить: духовную и телесную субстанцию, самые передовые достижения и пережитки проклятого прошлого, общественное и личное, передовое и отсталое. Жмак в один миг возненавидел и испугался этого Левенца, это непостижимое порождение новых времен, новых способов мышления и нового стиля поведения. До сорока девяти лет своей жизни товарищ Жмак проскочил уже около тридцати должностей в тридцати организациях (из чего мы можем сделать вывод, что все должности были только солидные), и всегда он все свои силы отдавал сфере общественной, о личном не вспоминал и не напоминал, завоевывал себе авторитет, значимость и бескорыстность. Но, как заметил еще в пятом столетии нашей эры блаженный Августин, образ обманывает нас тем больше, чем больше он выдает себя за натуру, то есть за правду. Противоречие между правдой и враньем рано или поздно становится видимым, как бы человек ни старался спрятаться за громкими фразами, или за мнимыми поступками, или за фальшивым пафосом. Так случилось и с товарищем Жмаком. Он был честный, преданный, последовательный и неотступный. Но в его дебелом теле природой были заложены соответствующие запасы нежности и даже любви, о чем он, разумеется, не мог написать ни в каких отчетах. Товарищи Борис Борисович, Петр Петрович, Федор Федорович никогда не интересовались личной сферой жизни товарища Жмака (их можно понять, если учесть то огромное количество требований и задач, которое они несут на своих далеко не атлетических плечах), а тем временем общественная сфера нежданно-негаданно (точнее говоря, под действием законов природы) пересекается со сферой личной, и тут мы получаем критическую массу, к которой за последние десятилетия приучили нас ядерные физики, и со страхом и ужасом ждем взрыва и катаклизма.

Но... Товарищ Жмак меняет дочь на Пшоня, и, как говорил когда-то Самусь, все правильно. Тут автора хранители языка немедленно обвинят в несоответствии терминологии и в некоторой вульгаризации происходящего. В самом деле: как можно сказать "меняет"? Ведь речь идет не о каком-то предмете, а о живом существе, о родной дочери! Ну хорошо. А что должен делать товарищ Жмак, который, при всех своих служебных хлопотах, переживаниях и идеалах, имел любимую жену и единственную дочурку, которая росла как репа, никакими талантами не отличалась, но без высшего образования не представляла своего будущего точно так же, как и ее дебелый папенька?

И вот тут приходится товарищу Жмаку поменять свою дочь на Пшоня, то есть достичь договоренности в институте, где мечтают о том, чтобы избавиться от коварного человека, а Жмак мечтает, чтобы его дочь стала студенткой.

Автор никогда не был сторонником вульгарных выражений. Мы не можем сказать, что Жмак поменял свою дочь на Пшоня, которого препроводил в Веселоярск. Но факт - это такая штука, что ее не завесишь никакими полотнищами. Окно закроешь, а факт - нет. А все потому, что мы забыли про Магдебургские полушария. Кто о них знает? Когда-то их рисовали в школьных учебниках. Стальные, искусные, совершенные, как вселенная, могучие кони разрывают и не могут их разорвать, - вот так и человеческая жизнь в ее вечной располовиненности, полушарности и неразрывности. Автор был в Магдебурге. Но ни полушарий, ни упоминаний о них не заметил. Встретил там своего товарища по артучилищу Борю Тетюева, подарил ему шестиоктавный аккордеон (редкостный инструмент - на шесть октав!), выпили за Победу, вспомнили своих боевых товарищей, плакали, пели, мой товарищ играл на аккордеоне, - какие там Магдебургские полушария и к чему тут вся эта физика!

- Так что же прикажете делать с Пшонем? - снова возвратился к своему Гриша, заприметив, что Жмак то ли обескуражен этим вопросом, то ли испуган, то ли просто задумался, ни о чем не думая.