Изгнание Изяслава

"…Но ведь можно еще попытаться избежать унижения. Можно прибегнуть к заступничеству княжича Мстислава".

Мак попросил князя дать ему время подумать. Он направился к Мстиславу. Завидя лекаря, княжич оперся на локоть и приподнялся на постели. Он уже не выглядел таким беспомощным, как раньше.

– Хорошо, что ты пришел, Мак, – сказал он. – Я хотел узнать – скоро ли мне можно будет сесть на коня? Десница скучает по мечу, горло – по вину, ноги – по стременам!

Мак снисходительно улыбнулся, вспомнив:"Рать и пир – суета сует…" Когда человек болен и ему не хочется двигаться, он начинает каяться в земных прегрешениях. Говорит его бессилие. Когда человек молод и здоров и его крепкое тело наполнено весенними силами, он забывает о раскаянии и снова мечтает о подвигах и развлечениях. Говорят его силы. Он успокоил княжича – силы скоро возвратятся в избытке – и рассказал о своем унижении. Мстислав воспринял это совсем не так, как ожидал лекарь. Его брови вопросительно изогнулись:

– Присягнуть в правой вере и принять новое имя от князя? Это великая честь!

Мак отшатнулся:

– Это бесчестие!

У рта Мстислава пролегла жестокая морщинка. Он спросил голосом, не предвещающим ничего хорошего:

– Принять новое имя от князя почитаешь за позор? Премного вознесся, раб!

Слово "раб" стегнуло Мака. Он согнулся и молча вышел.

Да, княжич Мстислав несомненно выздоровел!

Глава XI СВЕТОЗАРА – БОЯРСКАЯ ДОЧЬ

1

Изяслав-отрок и Верникрай верхом въехали на княжеское подворье. Здесь спешились, привязали коней и уже собирались идти к терему, как услышали из-за клетей пронзительный крик, проклятия и стоны. Они поспешили туда.

У ног тиуна Маврикия на снегу лежал полуголый человек. Его спина и плечи были иссечены ременной плетью. Кожа свисала клочьями. Тиун пинал ногами избитого, отталкивая от себя, и заносил плеть.

Губы отрока болезненно искривились. Он тронул тиуна за рукав. Тот обернул к нему раздраженное лицо.

– За что? – спросил Изяслав. Воину было больно, словно плеть увечила его тело. Но он не решался выказать своих чувств, боясь испортить добрые отношения с Маврикием.

– Княжий урок испоганил! – закричал тиун. Он подбежал к груде каменных плит, указал на них. – Этот скот – каменосечец. Князю украшения делал. А погляди, как сделал! То не украса, а срам!

Плеть опять заходила по спине каменосечца. Но тут к тиуну подступил Верникрай:

– Убьешь каменосечца без пользы. Ты покажи ему умение, научи делу.

Маврикий ухмыльнулся:

– Шалый ты. Разве ж я сему обучен? То не мое дело. Я должен блюсти закон да княжью выгоду. А ты ступай на место!

И он, не обращая внимания на мольбы своей жертвы, снова поднял плеть. Но Верникрай подошел ближе и угрожающе произнес:

– Молю за него, не усердствуй.

Тиун исподлобья бросил взгляд на стиснутые кулаки Верникрая. Об этом новгородском древосечце ходила дурная слава. Дерзок премного. Ему и боярин, и тиун нипочем. Обозлится, встретит один на один без свидетелей в темном углу – и отойдет душенька к Богу. С кожемяками знается, с самим кожемякским верховодой – выборным Славятой в дружбе. Лучше не задирать. Но и отступить надо с почетом.

Маврикий рассек плетью воздух.

– Ладно плетенная, да длань устала. – Он деланно приосанился, протянул плеть Верникраю и проверещал:– Слышишь – длань устала. Похлещи его сам, да приложи усердие. А не то – с тебя шкуру спущу!

Тиун отдал плеть Верникраю и, не оглядываясь, ушел. Верникрай помог избитому подняться. Изяслав позволил ему довезти каменосечца домой. Сам же решил прогуляться, развеять неприятное чувство…

Он прошел мимо Бабиного торжка. В этот час людей здесь было не много, но пронзительные голоса торговцев, расхваливающих свой товар, разносились далеко вокруг. Отрок ненадолго задержался перед Десятинной церковью у бронзовых богатырей, привезенных еще князем Владимиром из Корсуня.

Мимо отрока проскрипело несколько возков. Их сопровождали воины. Изяслав успел заметить прикрытые дерюгой связки куньих и собольих шкурок. Ему захотелось узнать, куда это везут столько. Он пошел за возками и вскоре впереди увидел сверкающий купол церкви Благовещения над Золотыми воротами. Отрок перекрестился на икону Благовещения Богоматери, висящую на воротах, и стал наблюдать, как сгружают куны в коморы, находящиеся в стенах у самых ворот под неусыпным наблюдением стражников. Воины размещались и внизу, у деревянных столбов, и вверху, на помостах, укрепленных под самыми арками ворот. Оттуда в час осады они могли лить кипящую смолу, метать стрелы, факелы, а то и большущие камни на головы нападающих.

Отрок долго стоял у Золотых ворот. Отсюда далеко была видна широкая главная улица. По ее сторонам возвышались храмы монастырей Ирины и Георгия, а за ними гордо вздымала свои главы соборная церковь Софии. Сквозь деревья просматривались стены митрополичьего замка.

С главной улицы отрок свернул на другую, поуже. На нее выходили ворота нескольких боярских теремов.