Изгнание норманнов из русской истории. Выпуск 1

В 1841 г. М.П. Погодин на страницах «Москвитянина» выступил с критикой работ Н.И. Надеждина, Ф.Л. Морошкина и М. А. Максимовича. Первого, указавшего в 1840 г., на основании показаний арабских и византийских источников, на давнее существование Руси (роксолан, например) на юге Восточной Европы, упрекнул за то, что он «воскрешает Шлецеровы привидения, народ русь, который неизвестно откуда приходил и неизвестно куда ушел после нападения своего на Царьград в 866 году». При этом выставляя ему следующее возражение, довольно показательное для аргументации сторонников норманской теории: «Обстоятельства русского нападения на берег Каспийского моря и росского на Константинополь одни и теже с нападением норманнов на берега всех европейских морей, и доказывают их одно северное происхождение, а не восточное» (и здесь же заметив в адрес «Истории русского народа» Н. А. Полевого, что она «замарала было на время нашу почтенную историческую литературу»).

В отношении второго исследователя, а вместе с ним и Каченовского, Погодин сказал, что они «олицетворяют для меня две крайности истории: ист. суеверие и неверие, и служат для меня маяками не современного просвещения... Молодые исследователи истории! смотрите на гг. Каченовского и Морошкина, - не верьте всему, как г. Морошкин, не сомневайтесь во всем, как г. Каченовский», и тогда «будьте уверены, что вы идете по верной стезе исторических исследований, прямо к истине». Обращаясь к Максимовичу, убеждал его, что «разве страница, написанная мимоходом Татищевым о финском происхождении Руси, есть система? Разве слова Ломоносова, сказанные им наудачу, составляют систему?». Говоря об истинности учения Байера и Шлецера, опирающегося на собственные летописные имена, на русские названия днепровских порогов, на показания Вертинских анналов, Лиудпранда и подкрепленного как его собственными исследованиями, так и «новыми открытиями Шегрена, Френа, Круга», историк вместе с тем по сути признал правоту противников этого учения, демонстрирующих отсутствие связи имени Русь со Скандинавией и присутствие его во многих местах Европы: «От чего происходит имя Руси? Вопрос любопытства, не более»[203].

В том же 1841 г. Максимович в ответе Погодину, также помещенном в «Москвитянине», отметил, что «на Руси никто из русских, до исхода прошлого столетия, не считал своими предками скандинавских немцев». На упрек же оппонента, что учение Ломоносова, Татищева и других он величает «именем системы не по достоинству их», заметил, «что тебе не нравится равное внимание мое ко всем учениям; что тебе кажется достойным внимания и разбора только скандинавское учение Байера и Шлецера, поддержанное твоим магистерским рассуждением и беспрестанно для тебя подтверждающееся новыми открытиями Шегрена, Френа, Круга». При этом Погодину также было сказано, что «приведенные тобою имена почтенны и знамениты своею ученостью; но для меня не менее, в отношении к Руси, почтенны имена Ломоносова, Татищева, Чеботарева, Болтина и других русских ученых», и что «именитость не есть ручательство за истину».

Абсолютно не принимая утверждение Погодина, что Ломоносов о русской истории говорил «наудачу», повторил произнесенное в 1837 г. в его адрес как «нашего первого историка», напоминая, что историей он занимался профессионально: изучал русские и иностранные источники, «делал из них сотни выписок, соображал характер наших исторических событий», и фактически все это делая впервые. «Вы называете Шлецера, - говорил он далее, - отцем нашей исторической критики; но это был для нее лихой вотчим, от которого родился и наш исторический скептицизм. Как самопроизвольно и небрежно обходился он с Несторовою летописью?», из которой, обращал внимание ученый, «вовсе не видно скандинаво-немецкого происхождения Руси», и что это происхождение не следует из византийских и арабских известий. Свою оценку Шлецера Максимович завершил словами, что «в своем шведском учении о Руси - он был самый упорный и односторонний систематик» и «что же значат восторженные гиперболические похвалы Нестору от Шлецера? Под видом Нестора он хвалит только себя!».

Перечисляя ошибки Шлецера («отвержение» саг, «совершенное отвержение для нашей истории скифов, сарматов, роксолан и проч.», его сомнения в походах Игоря на Византию, якобы выдуманные «Нестором из патриотизма», и др.), напомнил Погодину, что он сам «опроверг так искусно главное Шлецерово утверждение, будто варяги-русь были шведыЬ, и посоветовал освободится «от впечатлений молодости, какие накричал тебе Шлецер своею резкою, бранчивою, самопроизвольною критикою». Остановившись на факте отступления авторитетнейшего историка-норманиста от догматов отстаиваемой им теории, подчеркнул: «Замечательно, что и Карамзин, хотя и вывел руссов из Швеции, но сначала ословянил их в Пруссии и потом уже привел в Новгород».