Изгнание владыки. Роман. Рассказы

— Знаете, Женя, — сказал я, глядя на эту сводку, — пожалуй, было бы лучше, если бы Кечмаев отложил свой приезд к нам. Пурга в тундре — малоподходящее время для дружеских визитов.

— Да, конечно, — согласилась Женя. — Но он ведь тоже получил эту сводку. Вероятно, он ее принял во внимание. Надо все-таки поговорить с ним.

Мы настроили мой настольный радиоаппарат и послали позывные гидростанции. Через минуту гидростанция ответила и на наш вопрос о Кечмаеве сообщила, что он с полчаса, как выехал к нам на своих аэросанях. Метеорологическая сводка его не застала, и на гидростанции очень беспокоятся, как бы пурга не захватила его на гористом участке пути. Они сообщили ему об этом по радиотелефону, но он ответил, что прошел уже больше половины горной дороги, что до пурги успеет пройти остальной ее участок, а в тундре, говорил Кечмаев, не страшно.

Мы узнали у гидростанции позывные аэросаней Кечмаева и вызвали его. Он просил не беспокоиться, сообщил, что все идет благополучно, дорога прекрасна и он будет у нас вовремя — часа через три-четыре.

Нам оставалось ждать. Женя ушла к себе работать над рефератом о химическом составе морской воды у острова Диксона. Материал для него она начала собирать с первого же дня приезда к нам. Я занялся своими делами.

Через полчаса новая срочная метеосводка сообщала, что пурга надвигается с необычайной быстротой, ветер достигает двенадцати баллов, видимость совершенно отсутствует, острова Диксона пурга достигнет в ближайшие десять — пятнадцать минут.

Это последнее сообщение не вызывало сомнений: я увидел в окно, как потемнело облачное небо, как низко спустились тучи, как быстро сгущался мрак и короткий тусклый день раньше времени переходит в густые сумерки.

Я отдал необходимые распоряжения по электростанции: поставить снегоочиститель, проверить грабли, осмотреть навесы на транспортерах холодильного гидрата. Надо было подготовиться к встрече урагана, очевидно, необычайной силы.

Я видел через окно коренастую фигуру Корнея, возившегося над грабельным двигателем, который ходил, как вагон трамвая, по рельсам вдоль каналов, в которых замерзал рассол. Далеко выброшенные от двигателя в сторону на всю ширину канала, грабли собирали льдинки замерзающего рассола и подгоняли их к транспортеру. Перед двигателем граблей на тех же рельсах помощник Корнея устанавливал снегоочиститель, который должен был работать в пространстве между граблями и транспортером и очищать поверхность скопившихся там льдинок от снега.

В глухом конце изогнутого петлей канала, широкого и очень мелкого, далеко под ледяную кашу входил бесконечный ленточный транспортер. Он захватывал здесь подгоняемые граблями льдинки и тащил их на себе, скрытый в тоннеле под низким железным сводчатым навесом. У подножия водяной башни конденсатора, в одном общем устье с главным транспортером, сливался другой, резервный транспортер, шедший из запасного склада холодильного гидрата.

Тут транспортер сбрасывал льдинки в наружную часть башни, неглубокую, как та часть курительной трубки, в которую набивают табак. Скоплявшиеся здесь верхние слои льдинок давили на нижние и заставляли их переходить во внутреннюю длинную, как чубук трубки, башню со столбом рассола в двадцать метров высоты. Этот столб рассола держался благодаря сильно разреженному в конденсаторе воздуху и, следовательно, большой разнице в атмосферном давлении снаружи и внутри конденсатора.

В этом столбе льдинки всплывали до вершины башни и там пересыпались на наклонную плоскость конденсатора, охлаждали поступавшие туда пары бутана, превращали их в жидкость, сами таяли и, смешиваясь с жидким бутаном, стекали вниз. В нижнем резервуаре более легкий бутан отделялся от рассола и всплывал кверху, как мыло на воде. Через трубу у самого дна резервуара рассол выводился наружу к другому концу канала, и вновь начинался процесс его замерзания, а бутан через верхнюю трубу спускался вниз, в испаритель, для нового круговращения через турбину.

Фигуры Корнея и его помощника, до этого ясно видные, вдруг потонули во мгле. Густые хлопья снега завертелись за окном во внезапно налетевшем вихре. Все сразу поглотила ночь. Наружные фонари, силой в сто тысяч свечей каждый, были сейчас же зажжены, но их свет едва пробивался качающимися оранжевыми пятнами сквозь непроницаемые тучи снега. Завыл ветер, вой делался все сильнее, все злее и яростнее. Еще через минуту он превратился в рев, сквозь который почти ничего нельзя было уже расслышать.

В кабинет вошел Корней. Он доложил, что они успели выполнить все распоряжения, хотя навес над транспортером им пришлось проверить в абсолютной тьме.

Во время его доклада быстро вошла в комнату Женя. Она была очень встревожена.

— Товарищ Жан, — сказала она взволнованно, — я говорила сейчас с Кечмаевым. Он уже в тундре, его нагнала пурга… Он говорил, что все идет благополучно, как вдруг на полуслове передача прервалась… Я билась десять минут, чтобы опять связаться с ним, и ничего не вышло… Что это может быть, товарищ Жан? Что с ним могло случиться?