Изгнанная армия. Полвека военной эмиграции. 1920—1970 гг.

Правда, и до объявления террора расправы над духовенством стали принимать систематическую форму. Летом 1918 года советскими активистами был утоплен с камнем на шее в реке епископ Тобольский и Сибирский Гермоген. В проповеди, обращенной к пастве, ставшей одновременно и его последним словом, Гермоген произнес: «Я никогда великое, святое дело учения Христа не положу к подножию той или иной политической партии. Я безбоязненно говорил святую правду бывшему самодержцу и не умолчу о ней перед самодержцами новыми. Знаю участь свою, но знаю также и то, что по скончанию своей земной жизни предстану перед Страшным Престолом Судии живых и мертвых, и, когда буду вопрошаем Им, что скажу Ему?»^{27} Участь архиерея разделила делегация прихожан, прибывшая в местный Совет с просьбой освободить архиерея.

Даже когда первая волна «красного террора» пошла на убыль, большевики продолжили истребление клира. 24 декабря 1918 года ими были умучены епископ Соликамский и викарий Пермский Феофан (Ильинский) и архиерей Пермский Андроник (Никольский), которого неоднократно опускали в прорубь на морозе, до полного оледенения. Самарский епископ Исидор (Колоколов) был посажен на кол, епископ Белгородский Никодим (Кононов) забит чернью до смерти железным прутом, после чего по приказу комиссара его тело красноармейцы стащили в выгребную яму. Подле неё была выставлена охрана из солдат, не позволявшая мирянам извлечь останки мученика и похоронить по православному обряду. Представители советской власти «на местах» проявили себя жестоко и с епископом Ревельским Платоном (Кульбушем). 14 января 1919 года они превратили этого архиерея в ледяной столб, поручив красноармейцам обливать связанного владыку водой до полного оледенения. А в городке Юрьев (Тарту) на территории «независимой» Эстонии, по инициативе местного Совета и губернского комиссара добровольными помощниками было зарублено топорами (!) 17 священников из православных приходов. Многочисленные свидетельства говорят о том, что перед тем как убить приговоренных, большевики по обыкновению глумились над беспомощными людьми, отрезая им уши, носы, и под исполнение оскорбительных для священного сана похабных припевок, пытались заставить плясать.

Помимо физического уничтожения православного клира Совет народных комиссаров не отказывал себе в удовольствии в шельмовании православных преданий и святынь, дав команду активистам местных Советов провести принародное поругание особо почитаемых святынь и святых мощей. Сделать это предполагалось для того, чтобы заронить зерно сомнения в их чудесные свойства и показать народу его «невежество», «проявлявшееся в поклонении обыкновенным костям». Об этих кампаниях коммунистических активистов история сохранила довольно свидетельств. Мощи изымали из мест захоронений и рак для уничтожения или передач в краеведческие и прочие музеи от археологии до атеизма включительно. Участь эта не миновала мощей святого благоверного князя Александра Невского, святителя Иосафа Белгородского, святителя Митрофана Воронежского, праведного Симеона Верхотурского, особо чтимого в Приуралье, и преподобного Сергия Радонежского. Голову преподобного Сергия всё же удалось спасти от поругания, и в течение длительного времени втайне от властей её сохранял один из сотрудников Комиссии по охране Троице-Сергиевой лавры, граф Юрий Александрович Олсуфьев. Осквернение чувств верующих, начавшееся в годы Гражданской войны, продолжилось и в 1920-е годы, приняв форму шутовских процессов-маскарадов над «попами», нескончаемыми диспутами, «комсомольскими свадьбами» и «красными крестинами».

Распоряжением губернских советских начальников храмы охотно отдавались под складские нужды, клубы. Некоторые переоборудовали под магазины или общественные уборные. Некоторые храмы-склады просуществовали в СССР до конца 1980-х годов, пока дряхлеющая власть Советов не уступила их, разрушенные и оскверненные, православным общинам и нанятым ими реставраторам для восстановления.

Вместе с этим новая власть пыталась навязать населению свои «ценности», как и полагается антитезе божественного, вполне инфернального свойства. Происходило ли это только в Петрограде или Москве? Едва ли. Любой небольшой городок, в котором был хоть один храм, становился полигоном испытания чувств верующих и вызовом здравому смыслу. Пробным камнем стала установка местным Советом памятника Иуде Искариоту в Свияжске в 1918 году. Незадолго до того в городе были замучены настоятель городского Успенского монастыря епископ Амвросий. Инициатива, спущенная в уездный город сверху, исходила от большевистского «интеллектуала» Льва Троцкого. Именно он распорядился установить в пяти городах России памятники Иуде, и даже лично приехал на открытие памятника в древний Свияжск, сопровождавшееся торжественной церемонией и парадом двух полков Красной армии и чинов команды собственного бронепоезда.