Изгнанная из рая

Стив все еще был дорог ей, и Габриэла часто шла на большие жертвы, чтобы лишний раз с ним не ссориться.

— Извиняю, — охотно ответил Стив и поднялся, чтобы поцеловать ее. — Хочешь, я поеду с тобой?

После того, как она извинилась, он сразу заговорил с ней мягче, хотя выражение обиды еще не исчезло с его лица. Габриэла опять почувствовала себя виноватой. Быть может, это и вправду не он. Габриэла редко запирала дверь своей комнаты, и любой мог зайти внутрь и украсть все, что угодно. Правда, она по-прежнему считала, что никто из постоянных обитателей пансиона на это не способен, но ведь могла же мадам Босличкова пригласить электрика, сантехника, плотника…

Глядя на честное лицо Стива, Габриэла уговорила себя поверить, что деньги взял кто-то другой.

— Нет, не надо, со мной все будет в порядке. Если что-то изменится, я позвоню. — И, чмокнув его в щеку, Габриэла сбежала вниз. Там, краснея и заикаясь от смущения, она попросила у мадам Босличковой несколько долларов, чтобы доехать до больницы на такси.

Хозяйка без колебаний достала из своего кошелька три двадцатки и вручила их Габриэле. Просьба девушки ее не удивила, хотя Габриэла в первый раз просила у нее в долг; всем обитателям пансиона было хорошо известно, что она снабжает деньгами — фактически содержит — Стива. Мадам Босличкова в глубине души давно считала этого жильца проходимцем и бездельником.

И дело было даже не в странном телефонном звонке из кентуккийского департамента исполнения наказаний, о котором она рассказала профессору. Просто за те несколько месяцев, что Стив прожил в пансионе, все жильцы мадам Босличковой успели изрядно подустать от его бесконечных рассказов о том, как он учился в Йеле и Стэнфорде. Но больше всего мадам Босличковой не нравились жалобы Стива на то, что в наши дни, дескать, все решает протекция и что образованному молодому человеку хорошее место найти гораздо труднее, чем какому-нибудь полуграмотному выскочке со связями. Насколько было известно хозяйке, кто хотел найти работу, тот ее находил. Значит, загвоздка была в самом Стиве, который либо просто отказывался от предлагаемых должностей, слишком много о себе понимая, либо вовсе и не искал никакой работы, а просто занимался какими-то темными делишками. Правда, он по-прежнему получал много писем, и звонили ему часто, но теперь мадам Босличкова вовсе не была уверена, что это связано с поисками работы. Она искренне сожалела о том, что прилагала такие усилия, чтобы поближе познакомить Стива и Габриэлу. На ее нынешний взгляд, девушка была достойна лучшей партии.

— Позвони, если будут какие-нибудь новости, — напутствовала Габриэлу мадам Босличкова, и та, кивнув, выбежала на улицу.

Она сразу нашла такси и домчалась до больницы за несколько минут. Но едва Габриэла вошла в палату, ей сразу стало ясно, что дела у профессора идут не блестяще. Наоборот, налицо было явное ухудшение. Профессор пребывал в явном беспокойстве, и каждый раз, когда его взгляд, падал на Габриэлу, он, казалось, приходил в еще большее волнение. Он смотрел на нее так пристально и с такой мольбой, что Габриэла встревожилась. В конце концов сиделки снова попросили ее удалиться, но она решила остаться и переночевать на диванчике в коридоре.

На рассвете она снова вернулась в палату. Дежурная сиделка сказала, что ночь прошла нормально, профессор успокоился и даже немного поспал.

— Доброе утро, профессор, — негромко сказала Габриэла, садясь на стул и беря его за руку. — Все наши передают вам привет и желают скорейшего выздоровления. А миссис Розенштейн велела вам принимать все лекарства и не ссориться с сестрами из-за лишнего укола или таблетки. — Старая миссис действительно сказала ей это, вытирая глаза белоснежным носовым платком. — Мы все вас любим…

В эти слова она вложила все свое чувство, и профессор это понял — он на мгновение прикрыл глаза и чуть сильнее сжал пальцы Габриэлы.

По пути в больницу она раздумывала о том, чтобы взять в магазине отпуск и ухаживать за профессором, когда его выпишут. Габриэла не сомневалась, что Иан пойдет ей навстречу и даст, по крайней мере, неделю с сохранением места. Габриэла чувствовала себя виноватой за то, что в последние месяцы нередко была к нему невнимательна, мало разговаривала и совершенно забросила свою писательскую работу. Теперь она заговорила с профессором о своем новом рассказе, который начала совсем недавно. Она упомянула о том, что рассказ очень понравился Стиву. Профессор снова нахмурился и вдруг, с трудом подняв левую руку, погрозил ей своим «знаменитым» пальцем. Он был так слаб, что почти сразу же уронил руку обратно на одеяло. Габриэла едва не разрыдалась, почувствовав, как жалость стиснула ее сердце. «Должно быть, — подумала она, — он бранит меня за то, что я так долго не работала».

— Я буду, буду писать! — пообещала она, искренне радуясь тому, что — как ей казалось — сумела правильно разгадать его мысль. — В последнее время я была очень занята на работе — мне надо помогать Стиву, ведь ему так тяжело приходится без работы…