Изгнанник

После всего пережитого Мартен понимал, что ему самому следует быть благодарным судьбе за то, что сумел уцелеть. И он действительно испытывал чувство благодарности. Была, правда, одна вещь, которая не давала ему покоя, — мысли об истинном происхождении Ребекки. Документы на этот счет хранились в офисе Александра в Лозанне. Тут Александр не слукавил — у него было полное досье на Ребекку, добытое, как он сам выразился, с помощью «денег и настойчивости». Свет на начало ее биографии проливали бумаги уже не существующего «Дома Сары» для незамужних матерей в Лос-Анджелесе. К Ребекке имела отношение какая-то Марлен Дж. с неопределенным местом жительства. От нее ниточка вела к личности по имени Удрмонт в Порт-оф-Спейне на карибском острове Тринидад, затем к некоему Рамону в Пальма-де-Майорке, а от него к Глории в том же средиземноморском городе. И так до семьи королевских кровей в Копенгагене. Анализ ДНК прилагался. Его подлинность сомнений не вызывала. Мартен за свою жизнь прочитал достаточно таких документов, чтобы научиться в них разбираться. Этот, во всяком случае, выглядел достаточно достоверным.

Но надо было знать этого человека, как бы его ни называли — Александр, Реймонд или как-нибудь еще. И надо было знать баронессу, а также то, на что она была способна. Разве можно быть полностью уверенным в чем-то, когда имеешь дело с такими личностями? Досье могло быть настоящим или искусной подтасовкой, призванной подтвердить августейшее происхождение Ребекки, позволяющее ей стать женой российского монарха. Но что он мог сделать в нынешней ситуации — попросить Ребекку и датского принца с супругой предоставить генетические образцы для новой экспертизы? Нужно ли это кому-нибудь кроме него самого? Ребекка наконец обрела отца и мать, которых искренне считала своими и по-настоящему любила. А супружеская пара, потерявшая когда-то дочь, вновь обрела ребенка и благодарила судьбу за свершившееся чудо. Рискнул бы он разрушить эту идиллию? Тут мог быть только один ответ: нет.

Он продолжал идти, думая теперь о Клем. Ведь это она посоветовала ему приехать сюда после экзаменов, чтобы поразмыслить над прошлым и открыть новую главу в жизни, после того как он рассказал ей о пляже Кекаха и воспоминаниях детства. Мартен тотчас же ухватился за эту идею и позвал Клем с собой, но она отказалась, сказав, что такая поездка нужна ему и он должен отправиться в нее один. И хотя ее очень здесь не хватало, женщина была права. Одиночество, долгие прогулки и плавание в маске приносили ему умиротворение, какого давно не знала его душа.

Клем была чудесна — обворожительная, иногда пугающая, но в то же время любящая и заботливая с широкой и отважной душой. Он живо вообразил ее в Манчестере, в квартире на Пэлэтайн-роуд, где царит вечный кавардак, всюду разбросаны книги и бумаги. Клем готовится к предстоящему семестру, не забывая при этом время от времени повздорить с отцом. Одним словом, такая, какой он ее знал всегда.

Мартен любил ее и был уверен во взаимности ее чувства. Клем никогда не наседала на него с расспросами по поводу его тайн, будто была уверена, что со временем он полностью откроется ей, и соглашалась подождать. Он и сам знал, что когда-нибудь расскажет ей все без утайки. Только надо сначала защитить диплом, устроиться на высокооплачиваемую работу, обдумать дальнейшую совместную жизнь с Клем… В запасе у него был целый год, а то и два. Мартен молил Бога, чтобы этого времени хватило на главное — окончательно проститься со своим прошлым и угрозами, которое оно таит. Только тогда он будет в состоянии поведать ей о себе все. Рассказать, кто он на самом деле, кем был и что с ним произошло.

Мартен брел по песку в полном одиночестве. И у него было радостно на душе оттого, что утром он полетит обратно в Манчестер, к своей Клем, в зеленый и безмятежный мир, ставший ему таким близким. Что там говорил Коваленко? «Возвращайтесь-ка в ваши английские сады. Жить в них куда приятнее».

Машина была уже рядом. Приближаясь к ней, Мартен увидел, что на лобовом стекле что-то написано крупными буквами словно куском мыла. В сумерках он не мог как следует различить их. Кто и зачем оставил ему послание? Какая, собственно, разница, есть заботы и поважнее. Но, подойдя ближе, он все понял. Надпись была решительная и размашистая, почти на все лобовое стекло. Убедительность ей придавал восклицательный знак в конце. Дыхание перехватило, по коже пробежали мурашки — такой трепет могли навести на него только эти четыре буквы: L.А.P.D.![31]

Они все-таки нашли его.