Изгнанник

— Это ничего бы не изменило. Насколько скромный шербургский адвокат может сделать вывод, наш бедный король уже давно знает, что он может ожидать от своего брата, и я совершенно уверен, что уж в этом случае он по крайней мере догадался. Я даже добавил бы, что он не считал необходимым обнародовать правду. Именно ему, не забудьте, мы обязаны отменой пыток!

— Тогда тем более, — отрезал маркиз, — он должен был приказать обезглавить Фавра!

— Это было бы возвратом к прежним временам, — возразил шевалье дю Меснильдо. — Вы слишком быстро забыли, маркиз, что мы совсем недавно согласились на отказ от наших привилегий! Палач, вооруженный мечом, был одной из них.

— Вы только что говорили о беспорядках в королевстве, господин де Бугенвиль, — напомнила Агнес. — Можете ли сказать нам, что вы думаете об этом? Мы, провинциалы, не в состоянии о них судить: они действительно так серьезны, как позволяют предположить некоторые слухи?

— Боюсь, как бы они не оказались еще хуже, сударыня. И я как раз имею право высказать свое мнение, потому что краска не успела еще высохнуть на моем совсем новом гербе. Я считаю себя примерным учеником философов и горжусь тем, что являюсь другом господина де Лафайета. Но когда четырнадцатого июля прошлого года вместе с наставником моего сына аббатом де Монфрэном я присутствовал при взятии Бастилии, то испытал чувство страха.

— Страха? Вы, который безбоязненно встречал стольких врагов, не считая океанские шторма?

— Страха, да, мой милый друг! Страха и отвращения при виде распоясавшейся черни. Толпа, предоставленная самой себе, ужасающе страшна. Я еще раз видел ее в деле в это безумное время, которое назвали «большим страхом». Мы находились тогда в нашем поместье Сюисн, около Мелена, и я смог с грустью убедиться, на что способны крестьяне, охваченные паникой и жаждущие мести.

Тут неожиданно раздался слегка затуманенный выпивкой голос, скрипящий как фальшивая нота среди этих хорошо воспитанных людей.

— Если бы вы не так их душили поборами, ваших крестьян, у них не было бы, вероятно, такого желания мстить?

Это был Адриан Амель, который, не выпуская из рук бокала, к которому он, казалось, прилип, высказывал свое мнение.

— Не говорите ерунды, Адриан! — вмешался Тремэн, бросив на жену не очень ласковый взгляд. — Господин де Бугенвиль не феодал в тех местах, о которых говорит, и не владелец вотчины. Он простой собственник, как и я. Поэтому у него нет крестьян.

— Нет, — согласился мореплаватель, — но у меня было две пушки: две красивые бронзовые пушки — подарок короля Людовика Пятнадцатого после германской компании, и они очень хорошо смотрелись в саду. Люди из Вильнев-Сен-Жоржа, должно быть, испугались, как бы я не начал стрелять пушечными ядрами: они пришли меня вежливо попросить, чтобы я отдал в их муниципалитет. Я не очень-то понимаю, что они с ними будут делать…

— В тот день, когда они начнут по вам стрелять, вы поймете. Да здравствует муниципалитет города… как вы там его назвали! — воскликнул Адриан, подняв с энтузиазмом свой бокал.

Гийом выпрямился. Больше, чем когда-либо, его лицо казалось вырезанным из дерева.

— Хватит, Адриан! — рассердился он. — Здесь вам не кабак Итак, либо вы замолчите, либо уходите!

— Перед десертом и ликерами? Вы смеетесь! Налейте мне, и я не скажу больше ни слова!

Потантен устремился вперед. Гийом сел. Наступило молчание, которое Жозеф Ингу нарушил, пытаясь все уладить.

— Будь снисходительным! Естественно, что такие перемены дурманят голову тем, кто их плохо понимает. Они действуют достаточно опьяняюще, если над этим много размышлять, только в одном Шербурге мы видим много тому примеров.

— На которые вы смотрите со снисходительностью, — проговорила Агнес, рассеянно разрезая на части только что поданную гусиную печенку. — Каноник Тессон сказал мне недавно, что в вашем городе — кстати, он многим обязан королю — образовалось что-то вроде клуба по примеру этих якобинцев, которые в Париже, кажется, хотят навязать свои идеи.

— Быстро распространяются новости, — удивился адвокат улыбаясь. — Тому всего неделя. Однако наши устремления очень отличаются от целей парижан. Речь идет просто о Литературном обществе друзей конституции, и мы хотим только подавать идеи, информацию, объяснять, просвещать умы, еще мало разбирающиеся в политике…

— …бросать лозунги! Я уверена, что в основном речь идет об этом, — нервно воскликнула молодая женщина.

— Не приписывайте нам дурных намерений, дорогой друг! Мы не забыли ничего из того, что мы должны Людовику Шестнадцатому, хотя работы Великой Преграды прерваны вот уже восемнадцать месяцев. Он всегда может рассчитывать как на наше почтение, так и на нашу преданность.

— И то хорошо!