Изгнанник

В ее фарватере шли крестные отец и мать. Крестный, Жозеф Ингу, адвокат про профессии и с недавних пор член муниципальной ассамблеи Шербурга, шел, вытягивая голень вперед, гордый словно петух, собравшийся завоевать целый курятник. Он был пышно разодет во фрак красивого нежно-голубого цвета, короткие штаны из шелка-сырца и короткий искусно вышитый жилет, из-под которого висели две золотые цепочки для часов. Вопреки новой моде, довольствовавшейся рекомендацией пудрить до седины собственные волосы, этот крупный буржуа, который хотел быть законодателем моды в округе, оставался верен белому парику. Он позволял ему брить череп, совсем устраняя непослушные, малоидущие к лицу волосы, и подчеркивать блеск его черных глаз, единственное, что было красивого у этого молодого старика, чье слишком подвижное лицо периодически искажалось тиком. Впрочем, это не мешало ему одерживать частые победы над женщинами.

По этому поводу Жозеф Ингу переживал, как и кормилица, хотя и по другим причинам, свой звездный час. Вот уже почти четыре года он был безумно влюблен в прекрасную даму, которой он только что удостоился чести предложить руку и с которой не сводил восхищенного взгляда: очаровательную Флору де Бугенвиль, урожденную де Монтандр. Ее широкое платье из светло-сиреневого шелка, поддерживаемое ворохом нижних юбок — громоздкие фижмы были отвергнуты уже около года назад, — временами ласкало его левый бок. Он мог вдыхать тонкий аромат ее духов, вблизи любоваться ее изысканной свежестью и золотой копной под огромной нелепой шляпой, откуда вырывался фейерверк страусиных перьев и веток сирени.

Попросив его стать крестным отцом своего сына вместе с властительницей его дум, Гийом Тремэн тем самым осчастливил своего преданного друга, который был также его юридическим советником. И вызвал недовольство своей жены! Агнес не очень любила друзей своего супруга, которые казались ей большей частью заурядными и малоинтересными. Если она и отдавала предпочтение шербургскому адвокату, а не гранвильскому судовладельцу Бретелю де Вомартэну — не имеющему, однако, почетной частички, — Агнес охотнее выбрала бы для своего столь желанного сына потомственного аристократа или же сановника церкви. Тем более, что, по ее мнению, Ингу слишком защищал новые воззрения. Но Гийом оказался несговорчивым:

— Человек, имя которого он будет носить, был простым акадийским фермером, но человеком благородным и лучшим другом моего отца. Они умерли вместе, и похоронил их я… по-своему. Я предпочитаю, чтобы у Адама был умный и надежный покровитель, который смог бы быть ему полезным в жизни.

— Но я не вижу каким образом? Епископ или вельможа были бы, конечно, полезнее.

— Где? При дворе, который больше не существует? При короле, который наполовину пленник в своем дворце Тюильри? Времена меняются, Агнес. Надо, чтобы вы это уяснили…

— Почему такой серьезный тон? Вы разве довольны этими переменами?

— Не могу сказать, что нет. Видеть, как великий народ пробуждается, стремится к свободе, это ли не прекрасно? И не только я так думаю…

На самом деле, вот уже скоро год, как король созвал Генеральные штаты, преобразованные вскоре в Национальное собрание. Франция с улыбкой встретила эту новую свободу, надеясь, что она похожа на то, чего недавно добились молодые Соединенные Штаты. Народ Парижа решил внезапно овладеть Бастилией. Как раз перед тем, как Людовик XVI, который хотел соорудить на площади фонтан, собрался ее снести! Потом провозгласили Декларацию прав человека и гражданина, правда, почти копию американской Декларации о независимости, прибывшую во Францию в кармане возвышенного маркиза де Лафайет. Наступил конец привилегиям, правам вельмож! Каждый хотел чувствовать себя равным по отношению к соседу и бросался из одних объятий в другие, проливая «потоки слез» в стиле Жан-Жака Руссо, знаменитого женевского философа, который имел сердце, достаточно просторное, чтобы вместить туда весь мир, за исключением пяти своих отпрысков, оставленных один за другим в приюте.

После взятия старой тюрьмы во Франции случались прискорбные приступы крестьянской ярости, от которых пострадали многие замки — эти Бастилии местного масштаба! Их обитателей мучили, иногда даже убивали, сжигали архивы и голубятни, если не саму усадьбу со всем, что в ней было. Однако в Нормандии только Вир, Фалез, Алансон и Домфрон были поражены эпидемией.