Читаем Изгнанник полностью

Возвращение Элизабет, одетой в зимнюю пелерину, подбитую мехом горностая, положило конец беседе, которая становилась все более неприятной для обеих подруг. В первый раз за последнее время малышка подставила свою щечку маме, но сама не поцеловала ее. Совершенно очевидно было, что она торопится уехать, и это огорчило Агнес. Но она быстро нашла утешение в Адаме. Это был мальчик умненький и веселый, которого не за что было упрекнуть, разве что за цвет его волос.

В Варанвиле Элизабет вновь обрела более соответствующее ее возрасту существование. И хотя тревога по поводу нескончаемого отсутствия ее отца и не покинула ее, но по крайней мере теперь с ней рядом были ее дорогой Александр, всегда готовый на веселые проделки, его младшие сестрички, хорошо воспитанные, а также теплая улыбка Розы. Не считая, конечно, конфитюров Мари Гоэль…

Последняя слеза высохла на щеке Потантена, когда он, сломленный усталостью и тревогой, тихо заснул, тяжело осев в старом кресле, которое было для него маловато. Неожиданный могучий храп раздался из его полуоткрытого рта, составив замечательный дуэт с завываниями бури и порывами холодного западного ветра.

Мадемуазель Анн-Мари подумала, что было бы слишком жестоко его будить, чтобы заставить вновь окунуться в мрачную действительность. Таким образом, ему повезло, раз уж она не собралась этого делать. Думая о том, что хорошенько выспаться — это как раз то, что нужно сейчас бедному старику, Анн-Мари пошла искать теплое одеяло. Затем она накрыла его, особенно заботливо укутав ноги. Маленькую диванную подушечку она положила на спинку кресла, чтобы его усталая голова могла на нее склониться, затем подложила в камин связку хвороста и несколько больших поленьев и, наконец, приготовила себе чашечку кофе, после чего вновь занялась вязанием, чтобы не спать всю ночь и охранять сон своего старого друга, ставшего теперь уже, пожалуй, другом на всю жизнь…

Ничего необычного не было для нее в этой еще одной бессонной ночи. Она привыкла бодрствовать у постели больных, заботиться о себе подобных, поднимать на ноги их детей. А теперь, когда пришла старость, она и вовсе перестала спать по ночам. Анн-Мари удобно устроилась в своем кресле и замерла, опустив руки, глядя на спящего Потантена. Между ними стояла невидимая, но реально существующая, тень Гийома, которого они оба любили как сына. Она даже в мыслях не позволяла себе предполагать, что он мертв, но когда холодный озноб при воспоминании о нем пробежал по спине, ей показалось, что это знак, подаваемый чьей-то беспокойной душой, находящейся на пути к могиле. Тогда она достала из кармана своего фартука четки и начала пальцами перебирать их шарики из самшита, сопровождая это движение молитвами к Богу и Пресвятой деве Марии.

Анн-Мари была очень благочестивой и набожной. Разумеется, она никогда не пропускала воскресной мессы, была пунктуальна в своих утренних и вечерних молитвах, даже если приходилось произносить их в момент принятия родов или при раздаче лекарств. Но о ней нельзя было сказать — и для этого были все основания, — что она всю жизнь провела, стоя на коленях у алтаря. Четки в ее кармане не означали, что она постоянно твердит наизусть молитвы, скорее они лежали там для успокоения и еще, пожалуй, для защиты от дурного глаза, и потому она любила время от времени ласкать их кончиками пальцев. Они являлись частью того арсенала средств, который каждая добрая христианка должна собирать для противостояния искушениям дьявола. Среди таких средств важное место занимает флакон со святой водой, наполненный через несколько дней после Пасхи из ушата, устанавливаемого для этой цели у входа в церковь, а также веточка вербы, сохраняемая с Вербного воскресенья…

В тот вечер в тихом уединении своего маленького домика, вокруг которого буря уже понемногу стихала, Анн-Мари повторяла свои обычные молитвы чересчур машинально, но с особенным чувством: «Боже, будь с нами сейчас и в час нашей смерти», особенно подчеркивая слово «сейчас», так как час смерти не представлял для нее интереса, если большой рыжий дьявол не отыщется, чтобы протянуть ей руку… Закончив молиться, она почистила овощи, отрезала большой кусок сала и стала готовить суп, чтобы ее гость, проснувшись поутру, смог уехать, до отказа наполнив желудок. Ведь сейчас так холодно и на улице, и там, в доме Тремэнов, у Агнес, которую она не могла понять. И не похоже было, что скоро станет теплее…

Перейти на страницу:

Все книги серии На тринадцати ветрах

На тринадцати ветрах. Книги 1-4
На тринадцати ветрах. Книги 1-4

Квебек, 1759 год… Р'Рѕ время двухмесячной осады Квебека девятилетний Гийом Тремэн испытывает РѕРґРЅСѓ РёР· страшных драм, которая только может выпасть РЅР° долю ребенка. Потеряв близких, оскорбленный Рё потрясенный РґРѕ глубины своей детской души, РѕРЅ решает отомстить обидчикам… Потеряв близких, преданный, оскорбленный Рё потрясенный РґРѕ глубины своей детской души, РѕРЅ намеревается отомстить обидчикам Рё обрести столь внезапно утраченный рай. РџРѕ прошествии двадцати лет после того, как Гийом Тремэн РїРѕРєРёРЅСѓР» Квебек. Р—Р° это время ему удалось осуществить СЃРІРѕСЋ мечту: РѕРЅ заново отстроил РґРѕРј СЃРІРѕРёС… предков – РќР° Тринадцати Ветрах – РІ Котантене. РЎСѓРґСЊР±Р° РІРЅРѕРІСЊ соединяет Гийома Рё его первую любовь Мари-Дус, РїРѕРґСЂСѓРіСѓ его юношеских лет… Суровый ветер революции коснулся Рё семьи Тремэнов, как Р±С‹ РЅРё были далеки РѕРЅРё РѕС' мятежного Парижа. Р

Жюльетта Бенцони

Исторические любовные романы

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза