Изгнанник

Он не стал добавлять, что чаще всего, когда он видит женщину, плачущую от своих тайных мыслей, он сам делается больным… В ответ на его просьбу бальи только скривился:

— То, что я собираюсь ей сказать, достаточно сложно. Может так случиться, что она… неправильно поймет…

— Мне это безразлично! Но тут она не нужна!

Окно захлопнулось с такой силой, что задрожали стекла.

— Во всяком случае, — вздохнул старый моряк, — вполне возможно, что она и сама этого не захочет.

— Какая жуткая история! — вздохнул Феликс. — Когда я вернулся и жена рассказала мне, что Агнес выгнала своего мужа из дома, я не поверил своим ушам! Она не имела никакого права так поступать…

— Я знаю, и тем не менее примите во внимание то, что ее гордость была ущемлена в большей степени, чем сердце…

— Можете быть уверены, что я принимаю это во внимание и не стремлюсь оправдать Гийома. Он не должен был жениться, раз уж был так верен своей юношеской любви!

— Но мог ли он представить, что она так внезапно вернется? Судьба — это старая ведьма, от которой никогда не знаешь, чего ожидать в следующую минуту. Будем надеяться, однако, что нашему другу не придется за это расплачиваться слишком дорогой ценой…

Окно распахнулось опять, прервав его на полуслове.

— Не могли бы вы немного поторопиться? — проворчал доктор. — Сейчас не время и не место, чтобы вести долгие разговоры!

Не осмеливаясь сказать больше ни слова друг другу, мужчины поспешили расстаться…

Предполагая, что Агнес не ослушается доктора, даже если запрет будет высказан им в самой дипломатической форме, Сэн-Совер не ошибся. Молодая женщина бесстрастно выслушала его рассказ. Но бальи был прекрасным знатоком человеческой души и умел читать по глазам — зеркалу душевных переживаний у мужчин и особенно у женщин. И потому он понял, до какой степени она была потрясена, увидев, как Агнес задрожала и как померкли ее прекрасные серые глаза. Однако для него все это явилось признаком того что тучи на грозовом небосклоне рассеиваются.

— Имеет ли доктор Аннеброн достаточно веские основания запрещать мне подойти к изголовью мужа?

— Борьба, которую он ведет за спасение его жизни, очень трудна. Мне кажется, он боится увидеть вас в слезах…

— Если Гийом жив, у меня нет повода плакать. Я не хнычу по пустякам.

— Ах! Вы его не видели… Он очень… изменился, болезнь разрушила его. И чувства, которые овладеют вами…

— Об этом я буду судить сама. Так он все еще там?

— Что вы хотите этим сказать?

— Что я собираюсь приказать Потантену оседлать лошадь. Я еду в Амо-Сен-Васт…

Быстрым шагом она тут же направилась к двери гостиной. Бальи остался на месте как пригвожденный, но заметил при этом:

— Мне кажется, что вы допускаете ошибку… Если только вы не вознамерились увидеть своими глазами, до какой степени вы отомщены.

— Вы так мало уважаете меня?

На этот раз ее взгляд был похож на взгляд раненого зверя.

Бальи смутился и отвел глаза.

— Постарайтесь меня простить!.. Я только хотел пощадить вас. Эти долгие месяцы сомнений и неуверенности не смогли убить вашу душу вопреки той холодности, которую вы напускаете на себя.

Обернувшись на его слова и почти бегом вернувшись туда, где он стоял, она запечатлела легкий поцелуй на его щеке, которую давно надо было как следует побрить:

— Благодарю вас за то, что вы понимаете это… тем не менее это не изменит моего решения: я еду!

— Хотите, чтобы я поехал с вами?

— Конечно, нет! Вы промокли и устали. Совершенно очевидно, что вам необходимо сейчас переодеться и подкрепиться. Клеманс приготовит вам все необходимое…

В самом деле, внезапный дождь настиг бальи, когда он шел от доктора Аннеброна. Этот дождь превратил в грязное месиво дорогу, которая вела через поля в Ла Пернель. Он пришел в поместье таким усталым, что мечтал только добраться до кресла, стоявшего где-нибудь рядом с камином. Поэтому его предложение сопровождать мадам Тремэн было отчасти проявлением героизма, но он на нем не настаивал. Да к тому же этот доктор, показавшийся ему похожим на медведя, смог бы справиться и сам в случае чего…