Изгнанник

– Открой кухню, – сказал отец Гнасий. Все случившееся еще будет осмыслено и записано, а пока надо было подумать о насущных проблемах. Хотя бы о том, что ребенка надо накормить. – Заступник послал нам гостя, и гость проголодался.

Гость действительно был голоден. Когда перед мальчиком поставили миску с кашей, то он так накинулся на еду, словно не ел несколько дней. Столпившиеся в трапезной монахи не сводили с него глаз, будто никогда не видели, как люди едят. Впрочем, в небесном госте все вызывало интерес: и оранжевая одежда непонятного покроя, и таинственный мешок, набитый, должно быть, невиданными и непостижимыми диковинами, и странная отрывистая речь, и сиреневые глаза. Глаза удивляли в особенности: когда мальчик бросал на собравшихся испуганные взгляды исподлобья, то обитатели монастыря принимались смотреть в сторону.

– Отец Гнасий, – тихонько спросил один из послушников. – А разве духи небесные едят?

– Дурак, – сказал отец Гнасий, отрезая мальчику еще один ломоть хлеба, в который тот незамедлительно вцепился. Превосходный аппетит, подумал отец Гнасий, он так все кладовые опустошит. – Забыл, что ли, Писание? И едят, и пьют, и все прочее делают, что надо, если на то будет воля Заступника.

Незадачливый послушник предпочел стушеваться за спины товарищей и наблюдать за небесным гостем в благоразумном отдалении. Мальчик тем временем доел кашу, расправился с добавкой и что-то проговорил на своем языке. Отец Гнасий понял, что его благодарят за еду, и ласково ответил:

– На здоровье.

Впрочем, еда земная небесному духу не пошла впрок. Мальчик одной рукой зажал рот, сражаясь с тошнотой, а второй принялся шарить в своем мешке, откуда вскоре была извлечена тонкая серебристая пластина. По поверхности чудесного предмета пробегали зеленые и алые огоньки. Мальчик прижал пластину к груди и спустя несколько мгновений вздохнул с облегчением. Отец Гнасий подумал, что пластина является ларцом с чудесными лекарствами, но разве на небесах знают телесные страдания и хвори?

Однако с болезнью своего хозяина пластина не справилась. Мальчик негромко вздохнул и сполз под стол.

* * *

Ленинград, 2514 год

– Ничего личного, Саша, – мачеха ему обворожительно улыбнулась и пробела ладонями по округлившемуся животу, – но я хочу освободить место для них.

Солнечные лучи, падая сквозь листву яблонь маленького сада, разбитого отцом на крыше дома, искрились в ее рыжих волосах, уложенных в модную прическу. Саша смотрел на нее и не понимал, почему фигура молодой женщины размазывается и растекается перед глазами. Потом понял – это просто слезы. Он плачет и кусает губы, стоя на самом краю старинного табурета. Тонкую шею Саши охватывала петля, и веревка утекала куда-то вверх, в яблоневый цвет.

– Он не поверит, – проговорил Саша, стараясь, чтобы голос звучал ровно. Не хватало еще, чтобы эта дрянь увидела, что ему в самом деле больно и страшно. Табурет крутился, раскачивался и выскальзывал из-под ног, и мир Саши, ставший в одно мгновение невообразимо зыбким, словно скользил по волнам то вверх, то вниз. – Он ни за что тебе не поверит!